— Иди ты, — ругнулась Асия. — Ларка, а ты что скажешь?
Лариса внимательно на фотографию племянницы посмотрела и, с
укором качая кудлатой своей головой, провыла:
— Гюлька на Рашидика моего похожа! Как я раньше этого не замечала-а-а?
Асия рассердилась и вырвала фотографию из ее руки:
— Тьфу на вас! Совсем вы дурные! Ни на себя, ни на Рашида,
ни на мать, ни на отца не похожа здесь Гюльджагера.
— А на кого? — спросили хором невестки.
Асия, хитро улыбаясь, кивнула на Денисию и прошептала:
— На нее.
— Гюльджагера? — не поверила Альфия. — На Деню?
— Наша Гюлька? — удивилась и Лариса. — На Деньку?
И хором обе возразили:
— Совсем не похожа. Абсолютно разные.
— В жизни — нет, не похожи, а на фото — да. Одно лицо.
Посмотрите, — Асия победоносно протянула невесткам фотографию своей старшей
внучки. — Одно лицо. Сам Аллах нам помог! Посмотрите!
Все, внимательно изучив фотографию и сверив ее с растерянной
Денисией, пришли к заключению:
Да, на снимке Гюльджагера и в самом деле удивительно похожа
на Денисию, хотя в жизни ни капельки. У Гюльки глаза только раскосые, а у
Деньки — нет, а в остальном очень и очень.
Как только сей факт был установлен, произошло чудесное исцеление.
Мать семейства, забыв про цистит, ванночки и горшки, приступила к делу. Она
призвала к себе старшую внучку и приказала:
— Загранпаспорт свой покажи.
Гюльджагера послушно показала бабушке паспорт, за что тут же
была расцелована.
— Ай, надо же! — возликовала Асия. — Еще больше здесь похожа
она!
Пока внучка хлопала своими необычной красы глазищами, ничего
не понимая, Асия Махмутьевна быстро здравые мысли в планы сложила и приказала:
— Вот что, Гюля, завтра поедешь в Москву насчет визы во
Францию хлопотать.
Этим же вечером, как по мановению волшебной палочки, явился
Рашидик. Он, смущенный, бочком просочился в комнату Ларисы и сразу напоролся на
интересный вопрос, вместо приветствия заданный Зюзиком прямо в лоб:
— Папа, а что такое харя?
— Это чужое лицо, — напуганный такой холодной встречей,
пролепетал Рашид.
Зюзик с непониманием уставился на Ларису, старательно
прячущую горячую радость за ледяным презрением.
— Мама, разве папино лицо нам чужое? — спросил он, и Рашид
сразу понял, что все это время его пригожее лицо для Ларисы было не чем другим,
как харей.
Понял, струхнул и попятился, выскользнул из комнаты, сбежал
к Асии за помощью. А Лариса, отпустив подзатыльник Зюзику, сказала:
— Балда, все испортил.
Потом был большой семейный совет, где вспомнили все
достоинства Ларисы и Рашида. Затем прошлись и по их недостаткам. В итоге
постановили: Ларке «от супружеского долга не отлынивать и на плохое
„тамочувствие“ не ссылаться», а Рашиду «быть заботливым отцом и нежным мужем».
Про верность сказать забыли, но никто, кроме Денисии, этого
и не заметил. Все были рады миру и, дружно пируя за татарским столом, поднимали
за супругов кавказские тосты. Подвыпившая Лариса пряталась под крылом у
Рашидика, счастливо жмурясь. Однако, заметив грусть в глазах подруги, она
порхнула на другой край стола и, игриво толкнув Денисию в бок, сказала:
— Вот отгадай загадку, Зюзик мне только что загадал: зимой и
летом одним цветом.
— Ну не знаю, — растерялась Денисия, в связи с Зюзиком
ожидая подвоха. — Елочка вообще-то.
— Именно, что вообще-то. Это у всех — елочка, а у Зюзика
моего зимой и летом одним цветом алкаши и педерасты.
— Педерасты? — изумилась Денисия. — А они почему?
— Потому, что всегда «голубые». Алкаши, соответственно, —
синие. Почему грустишь? — спросила Лариса, шутливо щелкая подругу по носу. —
Завтра Рашид поедет Гюльке путевку в Париж покупать.
Я же тебе говорила: Асия у нас ого-го! Она все устроит. Вот
и устроила. Не грусти. Скоро и на твоей улице будет праздник.
Денисия натужно улыбнулась и отвернулась, пряча лицо.
— А я и не грущу, — сказала она, украдкой капнув слезой. —
Конечно, будет.
Лариса упорхнула, но подошел Рашид, шепнул Денисии на ухо:
— Ты как себя чувствуешь?
— Прекрасно.
— Я тоже. Наконец я нашел к жене подход, — похвастал он. —
Ты свидетель, я много лет старался: и так к ней, и эдак, а мой Ларчик, как в
басне, очень просто открывался.
— Ларчик просто открывался? — удивилась Денисия. — Как?
Рашид усмехнулся:
— Оказывается, надо было пойти налево. И вот результат:
помирились, и Ларчик мой счастлив.
Этой же ночью за стенкой, рыдая, ругалась счастливая
Лариска: , — Как ты могла? Мама, как ты могла? Хоть бы тайком мне шепнула! Я
вся исстрадалась!
Асия Махмутьевна отбивалась:
— Нельзя было, деточка, ты бы сразу с места снялась и к
Рашидику улетела. Твое горе — смех.
— Ага, смех!
— Смех в сравнении с тем, что пережила эта бедная девочка.
Ничего страшного с тобой не случилось.
С нами пожила, Зюзиком меня порадовала, а без тебя ей все
здесь чужие.
Ничего Денисия не поняла и подумала, засыпая:
«Зачем ругаются? Почему?»
Уже потом, значительно позже, когда провожали ее в Париж
всей семьей, она поняла благородную хитрость мудрой и доброй Асии. В Москве
горевал Рашидик, в доме матери его страдала Лариса, но Асия детей мирить не
спешила. Не хотела она добавлять страданий несчастной Денисии, всеми силами
пыталась избавить ее от одиночества. И старалась не зря.
Денисия действительно успокоилась и оттаяла. И потянулась к
старой татарке — та была ей как мать. Заботилась, переживала, шептала на ухо
последние напутствия:
— За деньги свои не беспокойся. У меня они будут сохранней.
На первое время есть у тебя, а потом, если понадобятся, вышлем. И смотри не
исчезай. Чаще звони, советуйся.
Объявили посадку. Асия на всем скаку остановилась и
растерянно уставилась на свою подопечную:
— Ну, с богом, девочка. Я буду молиться за тебя.
Сохранит нас Аллах.
— Дайте я вас поцелую, милая вы моя, — скрывая слезы,
прошептала Денисия.
