Небрежно зачесав назад волосы и оголив высокий лоб, Денисия
снова придирчиво себя осмотрела — а теперь то. Именно то.
«Что ж, бесстрашно вперед. Навстречу новой жизни».
Модные каблучки простучали по мраморным ступеням,
распахнулась дверка «Феррари», нога решительно надавила на газ… ;
Этим событиям предшествовала целая жизнь, но один только
день сыграл в жизни Денисии роковую роль. С него и начнем.
Глава 4
— Ox, молодость, молодость! — всплеснув руками, заголосила
Зинаида, дородная краснощекая тетка, хозяйка огромных хохляцких грудей и
толстого сизого носа.
Ее широкая лапища нырнула под фартук, извлекая бутылку.
Торговка Зинаида совсем не дура была выпить, чего желала и всем окружающим.
— На вот, хлебни, — великодушно предложила она. — Ледяная, а
горячит, как х.., милого.
— Нет, спасибо, — испуганно шарахнулась Денисия. — Я не пью.
— А зря, — не одобрила Зинаида. — Дело полезное, особенно
если весь день одним местом трясешь на холоде. Что ж ты. Денька, явилась в
таком пальтеце? — прищурив пьяные глазки, вдруг с осуждением поинтересовалась
она. — Тебе еще долго жопу морозить, чебуреков-то я совсем не продала
нисколечки.
Ой, непутевая. А рукавицы где?
Денисия виновато потупилась:
— Забыла.
— И передник небось забыла опять. Нет, ну шо вы за люди?
Родили вас панычами, та грошив не далы. Ты зачем сюда, девка, пожаловала?
Торговать аль себя казать? Рейтузы-то хоть надела, аль, как Степка, сестрица
твоя, вся в кружевах заявилась? Невесты, разъядри вашу спесь. Ну-к покажи, то
там у тебя на теле?
Внезапно приблизившись к Денисии, простецкая Зинаида
попыталась задрать подол ее пальтеца, но неожиданно получила такой серьезный
отпор, что растерялась и даже смутилась, чего не бывало с ней уж много лет,
пожалуй, с тех самых времен, как, утратив невинность, лежала она на сене в
хлеву на груди срамника Миколы — сто чертей ему в дышло.
— Ты шо это, девка, дерешься, — с обидой спросила она. — Я ж
добра те желаю.
— И не совестно вам, тетенька, руки свои распускать, — со
слезами на глазах устыдила Зинаиду Денисия, отпрыгивая на всякий случай
подальше и от нее и от тележки.
— Тю-ю-ю, — удивилась хохлушка. — При чем тут руки мои?
Разве про них будешь ты вспоминать, когда пиписку свою отморозишь? Ну, да
Христос с тобой. Делай как знаешь. Вы же умные все сейчас, молодежь. Короче,
слушай сюда. Замерзла я, до хаты спешу, некогда мне тут с тобой распетюкивать.
Беляши справа, пирожки слева, чебуреки посередке. Передник свой, так и быть,
оставлю тебе, но, смотри, добела постирай. Варежки тоже бери…
— Спасибо, — обрадовалась Денисия. — Все чистым-пречистым
верну.
— Да тележку, смотри, катай, — зверски сдирая с себя
засаленный фартук, посоветовала Зинаида. — И не молчком, а кричи, погромче
кричи: "Пирожки!
Беляши! Чебуреки!" — бедово заголосила она, но,
поперхнувшись, закашлялась и продолжила уже сиплым голосом:
— Вишь, что творится. Лихо мне, лихо.
Совсем я поганая стала. Азеру, кровопийцу, все здоровье свое
задарма отдала, но ты, слава богу, ще молодая, глотка ще луженая у тя, не то шо
у меня, старухи. Ты, девка, не стесняйся, кричи, раз сестрице взялась помогать.
А то Степка, сестрица твоя, в дальний угол забьется, морду засунет себе в
воротник и стоит на морозе, молчит, глазищи таращит. Кто ж у нее, у дурищи, купит?
Наш хозяин потом на нее шипит, грозится уволить.
Денисия рассмеялась:
— Нет, я сюда не стесняться пришла. У меня на счету каждая
минута. Буду хоть кричать, хоть плясать, лишь бы расторговаться быстрей и
домой, за учебники.
— О це добре, — похвалила Зинаида. — О це наша людына.
Тогда, слышь, девка, за угол заверни и мимо ресторана к прошпекту катись. Там
голодных туристов пруд пруди и студенты вот-вот нахлынут.
Быстро товар им сторгуешь. И будь порезвей. Твое дело
молодое: тому подморгнула, тому подмигнула, с тем пошутила — глядишь, про сдачу
и забудут. Или лишний беляш сожрут. Ну, не мне тя учить. Вижу, ты не балда, не
то шо Степка, твоя сестрица. Та дура-дурой. За мужиками все охотится, а надобно
пробиваться своей головой. Им, кобелям, нужно одно, но от всех, а нам, бабам,
надо много чего, но от одного.
Противоречия непримиримая получается, поэтому ну их совсем.
Как говорится, у церкви была, никто и не полапав. Беляши справа, пирожки слева,
чебуреки посередке.
Так, с прибаутками-наставлениями Зинаида и удалилась, а
Денисия направилась к проспекту, толкая перед собой тележку и звонко
выкрикивая: "Беляши!
Пирожки! Не зевай! Подходи! Налетай!"
Но налетать народ не спешил. Все голодные уж давно
разбрелись по домам, по кухням, а на залитые неоновым светом улицы высыпал
сытый люд, жадный только до зрелищ и развлечений.
Вот и брела Денисия одиноко под свою шарманку «налетай, не
зевай», зябко поеживаясь на морозе и изредка дуя на застывшие пальцы. А что
делать, если жадный Степкин хозяин даже мизерной выгоды упускать не желал.
В миг, когда Денисия поравнялась с фешенебельным клубом, по
старинке названным Зинаидой рестораном, высокие стеклянные двери распахнулись и
выпустили девицу. Денисия ахнула, до того хороша была та. Принцесса. Грива
рыжих волос… Талия, казалось, вот-вот переломится — так тонка и хрупка.
Поверх черного вечернего платья щеголевато накинута белая
горностаевая шубка, или накидка, или палантин, или как там у них называется —
Денисия не знала. Такие наряды она видела только в кино. И девиц таких в жизни
не видела. Даже Зойка-банкирша, старшая сестра, рядом с этой красоткой
померкла, сама же Денисия, в старом своем пальтеце, укутанная серым платком
старушечьим, покрытая утратившим белизну передником Зинки и в ее же засаленных
перчатках без пальцев…
Ох, да что там говорить. И без того ясно, кем Денисия себя
ощутила — провалиться сквозь землю готова была, вопреки обещаниям не
стесняться. Ее бойкий задор мгновенно погас, а крик: «Беляши, пирожки!» —
застрял в горле — Денисия так и застыла с открытым ртом, забыв про тележку и не
в силах оторвать восхищенных глаз от нежданного чуда.
А красотка, сверкая бриллиантами и источая пьянящий аромат
духов, земли под собой не чуяла и окружающих не замечала. Она, на ходу извлекая
из ридикюля ключи, гордо и стремительно проследовала к автостоянке, но не
успела сделать и пяти шагов, как дверь клуба опять распахнулась. На пороге
вырос молодой мужчина под стать девице — стильный с головы до ног: в дорогом
рединготе, с пижонским белым шелковым шарфом, с прической «к волоску волосок».
