— Хорошо, я прямо сейчас и приеду, — согласилась Денисия.
Адвокат ей напомнил свой адрес, и она тут же к нему
отправилась. Там при свидетелях был вскрыт конверт с документами. Адвокат их
внимательно прочел и торжественно огласил:
— Это учредительный пакет частного благотворительного фонда,
в который господин Боровский за несколько дней до своей смерти перевел все свои
средства. Фонд зарегистрирован во Франции, в Страсбурге. Учредителями этого
фонда значатся сам Воровский и некий Бертран Машикули. Согласно уставу они
должны были выбрать и выбрали бессменного руководителя, которому предоставили
право распоряжаться всеми средствами фонда сообразно установленным целям,
следовательно, благотворительно. Этого руководителя я и должен сейчас объявить.
Итак, объявляю, — повысил голос адвокат, — президентом благотворительного фонда
является Гронская Денисия Давыдовна. Это вы?
Денисия подтвердила:
— Это я.
Адвокат продолжил:
— Согласно уставу вы можете благотворительствовать как в
самой Франции, так и за ее пределами.
Где вы намерены благотворительствовать?
— Я хочу благотворительствовать в Россия, — ответила
Денисия.
— Тогда вам придется открыть здесь филиал, снять офис и
принять на работу сотрудников согласно утвержденному штату. Как президенту вам
положено жалованье, — сообщил адвокат и пошутил:
— которому и я бы позавидовал.
Таким образом был решен вопрос не только с работой, но и с
карьерой Денисии. Она сразу же занялась своим фондом и, преодолевая все
бюрократические препятствия, упорно пошла к своей цели.
Казалось бы, все хорошо, все сложилось, но в душе была
саднящая рана. Эта рана ее ложь Александру. Он давно не звонил, и Денисия
впервые ждала его звонка не с радостным трепетом, а с ужасом. Она дала себе
клятву, что не струсит и обязательно сознается, кто она есть на самом деле.
Пусть решает он сам, нужна она ему такая или не нужна.
Она по-прежнему ни на секунду не расставалась с телефоном
Зои, ожидая звонка. Однако в ожидания ее вплелись новые оттенки, о которых пока
Денисия не догадывалась. Поняла эти оттенки она только тогда, когда долго
молчавший телефон вдруг ожил. Денисия схватила трубку, закричала: «Алле!» — и
услышала голос Гусарова.
И вот тогда-то она в один миг поняла, что страх, который
мучил ее, не имел к нему отношения. Да, лгала. Да, обязала себя признаться. Но
не такой она человек, чтобы глядеть правде в глаза с дрожью в коленях. Отец ее
с детства учил: «Имела смелость согрешить, имей смелость в грехе и признаться».
И эта смелость, воспитанная отцом, у Денисии с детства была.
Лишь теперь, услышав голос Гусарова, она поняла, что не его ждала она все эти
дни. Увы, не его. И Денисия осознала: как это ни ужасно, но она его больше не
любит. И вот в этом действительно было страшно Александру признаться. Слишком
это признание на предательство смахивает.
Но и лгать она не могла — что поделаешь, если ушла любовь? А
может, и не было вовсе любви? Может, Денисия обманулась, принимая весеннее
девичье ожидание чувства за саму любовь?
И сразу возник вопрос: кого же тогда она ждала, если не
Александра Гусарова? Кто еще ей мог позвонить по этому номеру?
Только Аронов.
Подумав о нем, она рассердилась: "Не может быть.
Ерунда. Мне просто так кажется. Не могу я в него влюбиться.
Надо гнать эти мысли,..
Точно я знаю только одно: Александра я не люблю. То есть
люблю, но совсем не так, как его, как Аро…
Короче, совсем не так".
Она размышляла, а Александр говорил-говорил, но Денисия
впервые его не слушала. Она была в полном смятении, потому что не знала, как
признаться ему, что в сердце ее, похоже, уже поселился другой.
Александр говорил, а Денисия себя ненавидела.
«Я его предала, предала, — мысленно твердила она, понимая,
что не способна признаться в своем предательстве. — Что же делать?»
А Гусарова, как назло, прорвало. Никогда он не был таким
откровенным, никогда не рассказывал ей про своих друзей.
"Видно, плохо ему, — догадалась Денисия. — И в такой
вот момент я должна ему нож всадить в спину?
Нет, не смогу. Признаюсь пока, что я не Зоя, а там будет
видно", — решила она.
Глава 14
Он остался один. Последним погиб Шерстяной — дебошир цыган
Пьетро. Похоронив убитого друга, Александр поклялся себе, что ни есть он, ни
спать не будет и капли спиртного в рот не возьмет, пока не найдет Саламбека.
Даже не стал поминать Шерстяного. Лишь, прощаясь с цыганом, сказал у холмика
промерзшей земли:
— Отомщу и тогда вернусь, помяну. Но сначала, прости,
отомщу. Я убью его, этого гада.
Как сказал, так и сделал. Несколько дней он гнал своего
врага по горам. Гнал, как дикого зверя. Гнал, не замечая ни смерти, глядящей в
глаза, ни холода-голода, ни усталости, ни жажды, ни боли.
И догнал. Саламбек сначала безудержно в горы пер, а потом
вдруг обратно к жилью повернул. Или понял, что Александр не отступит, или
решил, что затеряться легче среди людей. Но не затерялся, не успел. Александр
настиг его, ранил, а когда нацелился убивать, Саламбек Нахчоев взмолился:
— Послушай, тут у меня мобильный. Не собачься, будь
человеком. Дай последний раз позвонить.
— Куда?
— Это и в твоих интересах. Сейчас тебе номер наберу, сам и
поговоришь с хорошим человеком. Может, и передумаешь меня убивать, — подмигнул
ему обнаглевший Нахчоев.
Александр разрешил:
— Звони.
Саламбек набрал какой-то номер и, изумляя Гусарова, начал
кому-то рассказывать, что сидит он в развалинах дома, а русский боец Александр
держит его под прицелом.
— Я сейчас передам трубку твоему герою, — нахально
ухмыляясь, сказал Саламбек, — а ты ему прикажи, пусть меня лучше отпустит. Не
прикажешь, пеняй на себя. Все. Я сказал.
Он уверенно протянул Александру мобильный, но в трубке уже
раздавались гудки.
— Это что, шутка? — спросил Гусаров, возвращая телефон
Саламбеку Нахчоеву.
— Да, неудачная шутка, — грустно ответил тот. — Твой друг
надо мной подшутил.
— Мой друг? — побледнел Александр. — Нет у меня больше
друзей. Ты в могилу их уложил. Говори, сука, кто предатель?
— Слушай, — взмолился Саламбек, — разреши еще раз позвонить.
Сам все узнаешь.
Александр опять разрешил.
