Саламбек Нахчоев сделал новый звонок, и опять у него не
получилось — он растерянно уставился на Гусарова.
— Что, не вышло? — спросил тот.
Бандит уныло кивнул:
— Не вышло. Разве вас, русских, поймешь?
Александр усмехнулся:
— Ну вот что, шутник, ты продлил свою жизнь на десять минут,
но, как известно, перед смертью все одно не надышишься. Пришла твоя пора
умирать.
Гусаров прижал ствол к голове истекающего кровью Нахчоева и
спокойно нажал на курок. Нахчоев откинулся на камни и затих. По его грязному
узкому лбу потекла струйка крови. Сколько таких струек пустила его жестокая
бандитская рука, одному Нахчоеву ведомо. А теперь и он лежит бездыханным.
Это не было просто убийство, это была месть.
Сидя у холодеющего трупа врага и глядя на двуногого дикого
зверя, Александр Гусаров неожиданно ясно понял, что в душе у него пустота, до
обидного похожая на горечь и жалость.
Да, он сожалел… Он сожалел, что враг уже мертв и сделано
дело: большое дело последних лет жизни.
Закончена его работа, опасная мужская работа.
Конечно, будет новая, но уже не у него, а совсем у другого
Гусарова. Этот сидел и ошарашенно осознавал, с любовью и ненавистью глядя на
своего врага: «Он мне не чужой. Долгие годы мы жили друг другом. Ели, пили и
даже спали с мыслью одной: достать и убить! Мы были связаны пуповиной войны. Мы
братья по крови: по общей пролитой крови, человеческой крови. У нас одна мать:
жестокая и беспощадная мать — война!»
Александр упал на землю и взвыл от боли. Он понял, что
слишком долго жил с жаждой мести в груди.
Он ненавидел уже с любовью, он увлекся, не замечая того, что
своего врага почти полюбил, с ним сжился, сроднился, к нему привык. И теперь,
лишившись его, он осиротел и вместе с тем захлебнулся от злобы.
«Неужели это все?» — в исступлении подумал Гусаров и
закричал, стиснув зубы и до боли в ногтях впиваясь в землю:
— Ну почему?! Почему этого гада нельзя два раза убить?!
Господи! Почему?!
И по его небритой щеке покатилась слеза бессилия.
"Мои погибшие друзья, моя жестокая мужская работа — это
и есть моя настоящая жизнь, — прозрел вдруг Гусаров. — Только это у меня теперь
и будет.
Я не человек, я — война. А как же моя Зоя? Она меня ждет.
Выходит, я обманывал не только себя, но и ее…"
— Я должен ее отпустить, — решил он. — Немедленно, прямо
сейчас.
Он достал из безжизненной руки Нахчоева трубку, собираясь
набрать номер любимой, и был пронзен мыслью: «Куда этот гад звонил?»
Александр нажал кнопку «Память» — табло высветило номер
телефона генерала Серова.
— Не может быть, — прошептал Александр, нажимая кнопку
автодозвона.
Он готовил предателю матерные слова, самые убойные, самые
грязные, но почему-то услышал плаксивый женский голос.
— Кто вы? — растерянно спросил Александр.
И услышал в ответ:
— Я домработница. А кто вам нужен?
— Генерал Серов.
— Он погиб, застрелился-а, — прорыдали в ответ.
— Когда? — вскипая, закричал Александр.
— Только что.
«Я никогда не вернусь с этой войны, — подумал он. — Так еще
не унижали русского человека».
И вот тогда он позвонил своей Зое, а трубку взяла Денисия.
И, сам себе удивляясь, Гусаров начал ей вдруг рассказывать про своих друзей.
Про то, каким весельчаком был Шерстяной-Пьетро, каким бабником балагур Серега,
каким умным Артем, каким добрым медик Витяй и каким чувствительным гитарист
Ерема.
Она слушала, не перебивая.
— Хочешь знать, кто нас предал? — резко прервав свой
рассказ, вдруг спросил Александр.
— Да, хочу.
— Генерал Серов.
Она грустно ответила:
— Я знаю. Им уже занимаются соответствующие органы. Он был
любовником Добрыниной" а она способствовала торговцам оружием. Она на
чем-то подцепила твоего генерала, бандиты его шантажировали.
— Генерал застрелился. Только что, ну да бог с ним. Он уже
там, куда мне не дотянуться. Не из-за него я звоню. Зоя, я должен тебе сказать…
Она его перебила:
— Я не Зоя.
— А кто? — растерялся Гусаров.
— Я Денисия. Я должна тебе рассказать, что мы с Зоей тебя
обманывали…
Теперь он ее перебил:
— Я знаю.
— Знаешь? — поразилась она. — Почему же молчал?
— Все ждал, когда ты признаешься. Мне и самому давно надоела
эта игра. Сначала было интересно, а потом стало стыдно.
— Перед кем?
— Перед Зойкой. Пустышка и вертихвостка она.
Я никогда ее не любил, но не имел права обманывать. А ты мне
сразу понравилась. «Вот настоящая девчонка, — подумал я, — но как к ней
подступишься? Ей нет до меня дела». Я из-за тебя и к Зойке начал ходить, но ты
на меня совсем не обращала внимания.
— Я не обращала? — удивилась Денисия. — Это ты не обращал.
Или как на пустое место смотрел, или вообще отворачивался.
Александр усмехнулся:
— Смущался, был молодой. А когда ты вместо Зойки ко мне
впервые пришла на свидание, я чуть умом от счастья не тронулся. Спрашиваешь,
почему не признался, что вас раскусил? Какой там признался. Я же правильно все
понял: ты пришла только ради сестры. Зойка — любительница работать на несколько
фронтов, вот тебя, добрячку, и подключила. Уличу тебя и больше никогда не
увижу. С тех пор я даже мысленно тебя Зоей звал, чтобы не проболтаться
когда-нибудь ненароком.
— Так и жили во лжи, — грустно сказала Денисия.
Александр подтвердил:
— Так и жили. Сначала даже забавно было, а когда эта ложь
приелась, я собрался поставить все на свои места, да вдруг понял, что ты не
играешь, что у нас с тобой по-настоящему все.
— Но как ты узнал, что это я?
— Глупый вопрос, — усмехнулся Гусаров. — Удивляюсь, как
только Зойке в голову пришло тебя вместо себя посылать? У нее в голове ветер, а
от тебя книгами пахнет, библиотекой. Скажи мне, Денисия, ты меня любила?
— Почему — любила? — растерялась она и от самого вопроса, и
от того, что впервые он назвал ее Денисией, а не Зоей. — Почему — любила? Что
ты там себе напридумывал?
