— Что-что?!
— Я сейчас.
Она с трудом верила в происходящее. Анатолий вел себя так, словно они вечность просыпались вместе в этой постели!
Через пару минут Анатолий поставил перед ней тарелку с двумя золотистыми ломтями хлеба с ветчиной и сыром и чашку кофе.
— Тебе надо поесть. Когда закончишь, позвони в агентство и езжай домой спать. Один день «Моргенштранд» обойдется без тебя. Я вызову тебе такси.
— И все? Так просто?
— А что мудрить-то? Кстати, ванная здесь. — Он провел рукой по зеркальной панели.
— А как же Анна? — осмелилась она задать вопрос и посмотрела на него сквозь полуопущенные ресницы.
— Ты собираешься рассказать Анне?
— Ни за что…
— Вот и я не собираюсь. Ничто человеческое нам не чуждо. Пусть это будет нашей маленькой тайной.
Прошли две недели. Анатолий не обращал на нее внимания, по-прежнему ухаживал за Анной, а к ней обращался лишь по работе сухими отрывистыми фразами. Собственно она знала, что все именно так и будет, гораздо больше волновал вопрос: знает ли Анна о случившемся, и если знает, как она к этому относится? По ее поведению нельзя было ничего понять. Из Америки Анна привезла Ларисе подарок — маленькую сиреневую сумочку в тон ее любимым летним босоножкам, о которой она так давно мечтала. Анна была с ней так же приветлива, улыбалась, шутила, но время от времени смотрела на нее как-то отстранению и холодно. Лариса чувствовала за собой вину, а на воре, как известно, и шапка горит. Она много бы отдала, чтобы той ночи не было, но, к сожалению, прошлого не исправить. Надо было искать наилучший способ поведения в создавшейся ситуации и прежде всего выяснить, что известно Анне.
Как-то вечером в конце рабочего дня Лариса нерешительно постучала в кабинет к Глазову. Она с радостью не стучала бы вообще, если бы не важные рабочие вопросы. Она постучала еще раз — никто не отозвался. Лариса приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. С Анатолием часто случалось, что он «уходил в креатив» и ничего не слышал вокруг. Но начальника в кабинете на самом деле не было. Со вздохом разочарования она закрыла дверь — придется идти домой ни с чем и промучиться опять как минимум целые сутки. Представив себе еще одну кошмарную беспокойную ночь, Лариса решительно вошла в кабинет — раз он не закрыт, значит, Глазов еще вернется, а она дождется его здесь.
Она присела в кресло возле низкого стеклянного журнального столика — обычно тут располагались гости, пили кофе и обсуждали деловые вопросы в неформальной обстановке. Глазова все не было и не было, огромные настенные часы — металл со стеклом — показывали половину восьмого. Креативный директор не пришел и без десяти восемь, и в восемь, и даже в пятнадцать минут девятого он не вернулся. Лариса встала, медленно подошла к окну, за стеклом струился поток нескончаемых фар, здание напротив сияло ночным неоном — вид, конечно, неплохой, но ни в какое сравнение не идет с видом, открывающимся с последнего этажа здания. Лариса грустно вздохнула и отошла от окна, задержалась у полок с книгами: «Капитал» Маркса (вот пижонство!), «Маркетинг» Котлера (старая добрая классика), «Реклама и продвижение товаров» Росситера и Перси (тоже классическая старая книга), зачем-то учебник «Банковское дело» и еще много-много брошюр: «В помощь криейтеру», «Копирайтер», «Советы копирайтеру», «Как написать рекламное объявление». У книжных полок ей тоже стало скучно. Тогда Лариса подошла к рабочему столу, взглянула на широкий дисплей — по экрану на бешеной скорости летала объемная надпись на русском и английском языках «Ты — умница». «Как же он себя любит! — поразилась Лариса. — А если бы на его месте была я? Креативный директор — Вишневская Лариса!»
Поддавшись внезапной смешной фантазии, она села в кожаное кресло Анатолия, отодвинулась от стола, повернулась вправо, влево, протянула руку к телефону, как будто бы нажала на кнопочку.
— Светлана, пригласи Глазова, скажи, чтобы захватил материалы к буклету «Титаника», — строгим голос довольно громко сказала Лариса.
— Хорошо, — тихим голоском передразнила она секретаря Свету.
— Входите, — еще более строго пригласила Лариса воображаемого Глазова. — Готовы ли тексты к буклету и к рекламному плакату для «Титаника»? Хорошо, давайте почитаем.
Лариса взяла со стола изящный кожаный органайзер с затейливо исполненной надписью «Diary». Она начала листать, не читая, думая о своем, но вдруг в глаза ей бросилось знакомое имя. Лариса внимательно вгляделась в строчки, написанные убористым мелким почерком. «Кристина. Женщина сидит за крайним столом. Длинный плащ из хорошей кожи и молочная белизна ног. Шикарные вечерние туфли и тонкие, ухоженные пальцы. Правильные черты лица и изящная дамская сумочка, небрежно брошенная на стул. Больше говорить не о чем. Я ехал именно за ней, и она меня ждала. Один мой приятель в подвальном помещении старого тира открыл заведение. Мы берем две бутылки шампанского, и нервные блики свечи, ожившей при нашем появлении, перебирают его легкомысленные пузырьки. Пить капельки света, растворенные в легком напитке, невыносимо приятно, а еще приятнее смотреть, как это делает Женщина. Шампанское вообще нельзя пить в одиночку или в мужской компании. Опять серая лента шоссе, но светло, и нет дождя. Сейчас мы приедем в гостиницу, и я скажу спутнице что-нибудь ободряющее, улыбнусь, отправлю в душ, а потом…»
«Да это же его дневник! — догадалась Лариса. — Точно, тот самый „Diary“ от Гуччи!» И она лихорадочно стала перелистывать страницы в поисках своего имени.
«Лилия. Я понял, почему она Лиля. Лилия. Белый брючный костюм и черная волна волос. Капризный, чувственный рот и плывущая походка манекенщицы. В насмешливых глазах бегали озорные искорки, и я стушевался. Как мальчишка.
Длинные пальчики поуютнее устроились на сгибе моего локтя и потянули вперед по улице.
Началась игра. Шаг вперед — шаг назад. Взгляд — обещание, жест — расстояние. Как она это умела! Стекло бокала в ее руке растворялось, и казалось, что продолговатый конус вина висит прямо в воздухе. Такой раздетый и доступный. Потом хрусталь появлялся вновь, делался почти матовым и непрозрачным. Такой я ее и запомнил — вязкой и горькой, словно надкушенный, сорванный с ветки миндаль».
Лариса невидящими глазами посмотрела прямо перед собой. Она помнила Кристину — приятная, красивая женщина, она проработала в агентстве всего полгода, а потом внезапно уволилась. Лилю она тоже знает — она развелась с мужем, долго болела, потом попросила перевести ее в филиал «Моргенштранда»… А вот последняя запись. Лариса задохнулась, увидев свое имя.
«Лариса. Когда не видишь, а только слышишь и чувствуешь ее… Что-то вокруг тебя происходит, и догадываешься об этом „что-то“ по шороху, по скользящему прикосновению воздуха, убегающего от чьего-то движения, — есть тут нечто, от чего бегут по спине мурашки. Как будто попал в совсем другой мир, подсмотрел в замочную скважину таинственную и не предназначенную тебе сказку. Именно из-за запретности сказка кажется самой интересной, самой волшебной, и хочется, чтобы она не прекращалась. Чтобы всегда было продолжение, еще более захватывающее следующее действо. Стальная пружинка противления ослабла, и сердитые искорки в ее глазах погасила пелена истомы. Ее горячее прерывистое дыхание обожгло меня, и не поддаться ему я не мог. Медовый запах и облако волос на подушке…»
