– Индшульдигензи. Могу я взглянуть на ваши водительские права?
Совсем молодой коп. Он разглядывал загранпаспорт Гребня, а напарник стоял чуть в стороне и делал вид, что скучает, хотя на самом деле не сводил дула автомата с футболки Гребня.
На футболке кривлялась рожа Сида Вишеза. Дуло вытягивалось, словно хотело чмокнуть Вишеза в губы... а под футболкой у Гребня ничего не было... только тело. И тогда он подумал: а зачем ему это надо? что изменилось с тех пор, как он уехал из собственной страны?
Полицейские давно ушли. Они не задержали его, не нахамили. Все было тихо и благообразно. А он сидел и морщился от понимания... невыносимого, словно заноза в мошонке.
(какое право они имеют подходить и требовать, чтобы я не шел туда, куда собирался идти, не делал то, что собираюсь делать... а стоял и выдавливал из себя глупые слова оправданий?
они подходят, наставляют на меня автомат – и все, больше я не свободный белый совершеннолетний парень, а потенциальный злоумышленник.)
Кто такие эти полицейские? Кто такие эти пахнущие шавермой омоновцы? Они не прядут, не ткут, но регулярно получают приличную зарплату и отдают детей в хорошие колледжи.
Почему?
Потому, что они защищают хороших парней от плохих. Но – и это Гребень знал прекрасно – никакая защита ему не нужна. Он годами ходил по самым темным улицам континента – и дома, и здесь, в Европе. Он общался с наркоманами, проститутками и сбродом, живущим на всех в мире вокзалах... причем отлично находил с ними общий язык.
Он жил в верхних этажах публичных домов и ночевал на скамейках в таких местах, куда даже днем не рискнет сунуться ни один легавый. И ни разу у него не возникло идеи позвать на помощь полицию.
Он уехал из дома, чтобы не общаться со жлобьем. Но это и есть жлобье. Люди, которые никогда в жизни не будут равнодушно смотреть на таких, как он. На волосатых, небритых, воняющих кампучийской травкой и не желающих работать парней.
(точно так же ко мне относились и дома. я был не похож на нормальных людей там, я не похож на них и здесь. я забрался черт знает куда, но даже здесь ничего не изменилось.
я как был им чужой, так и остался. не просто не похожий на окружающих, а абсолютно другой... как негр в антарктиде.)
И тогда он понял, что пора возвращаться.
Он закрыл глаза, и по ту сторону век проплыла картина: сжимая в зубах ножи, на улицы выползают те, кто, как и он, моментально привлекает внимание полиции в любой толпе.
Они вылезают из подвалов, вентиляционных шахт, из-под мостов и из расселенных домов, а гладко выбритые, с хорошими зубами и в аккуратных пиджаках мужчины, которые так долго не желали признавать их за равных, замирают посреди улиц... и мочатся в свои дорогие брюки.
А потом начинается самое интересное.
Он открыл глаза и встал со скамейки. Где-то обязательно должны быть такие же парни, как он. Чужие этому миру... но свои ему.
(вы хотели видеть меня врагом? хорошо, я стану вашим врагом. не уверен, что вам понравится.)
С утра он пошел на вокзал и купил билет на поезд до Минска. Из Минска в Петербург он добрался автостопом. Уже через три месяца он встретился с Густавом. А еще через шесть недель убил первого в своей жизни человека...
– Гы-гы-гы! какой... ка... какой классный мультик! Гы-гы-гы!
Они умяли все, что лежало на газетке, и теперь смотрели телевизор. Даниил знал: по-настоящему их накроет не раньше чем минут через двадцать. Потом придется идти спать, потому что никакого общения уже не получится.
– Смотреть на вас противно.
– Почему?
– Как животные... Поганок нажрались, мультик смотреть сели. Через неделю нас, может, посадят всех. А может, и вообще убьют на хрен...
Гребень помолчал. Потом медленно встал и взял себе сигарету.
– Ну правильно... Может, посадят, а может, убьют. Так что проживем остаток дней весело.
– Проживе-о-ом! Кла... классный мультик! Все – супер-дупер!
– Супер? Сколько ты в прошлый раз от этих грибов блевал? Уж не двое ли суток?
– Чего ты привязался к парню? Когда мы будем сидеть в тюрьме, ему будет приятно вспоминать этот вечерок.
– До тюрьмы вы с такой жизнью можете и не дотянуть.
– А ты хочешь прожить вечно?
– Наркотики – это яд.
– Яд – это алкоголь. А психоделики – это то, что помогает мне жить.
– Посмотри на себя – это ты называешь жизнью?
– Жирный! Ты как считаешь? Мы живем?
– Живем!
Гребень повернул лицо к Даниилу:
– А ты что называешь жизнью? Так и будешь по ней, как бы, с ума сходить, а? Сколько можно?
Он повертел в руках зажигалку. Она была квадратной, металлической.
– Хватит, Писатель, забудь... Радуйся, как бы, жизни. То, что было, давно прошло. Живи сейчас.
– Как ты?
– Как я. Чем я плохо живу?!
Даниил, не поворачивая головы, на него посмотрел. Опухшие веки, безвольно распущенный рот. В углу рта у Гребня запеклись зеленоватые слюни.
– По-моему, ты сейчас вообще не живешь... Спокойной ночи.
В дальней комнате, где он решил сегодня лечь, было темно и стоял запах неделями не менявшегося постельного белья.
На улице капал нудный дождь. Окна домов не горели, как будто во всем районе не осталось ни единой обитаемой квартиры. В ветвях голых черных деревьев шумел ветер. Где-то далеко еле слышно выла собака.
Он прибавил громкости в радиоприемнике, стянул футболку и стал укладываться. Потянулся, закрыл глаза. От выпитого пива немного кружилась голова, но он не стал обращать внимания.
Скоро он уже спал, и ему снилась она... Полина...
Проснувшись утром, он понял, что ночью у него из глаз опять текли слезы.
За несколько лет до этого. Осень
В обязательном для всех «Учебнике бригадиста» указывалось:
«Квартира члена „Красных бригад“ должна быть по-пролетарски скромной. В ней не должно быть ничего лишнего, и вместе с тем она должна быть хорошо обставленной и приличной (шторы, табличка с именем, коврик у входа)...
С хозяевами следует поддерживать хорошие отношения, с соседями быть любезным. После определенного часа не следует включать приемники и проигрыватели.
Следует возвращаться домой до полуночи. Не рекомендуется делать покупки и посещать кафе в собственном районе...
Активист должен быть пунктуальным в отношении квартплаты, прилично одеваться, носить короткую стрижку, быть приветливым, не ввязываться ни в какие ссоры».
Именно такой жизнью жила команданте римской колонны «бригад» Барбара Бальцерани.
