— Давай, Гимрон! Подстрели лосенка!
Гимрон развернулся, чтобы лучше прицелиться, и вдруг закричал:
— Смотри, Барлет! Вон там! Зеленая шляпа!
Барлет замешкался лишь на мгновение:
— Проклятие! У тебя арбалет! Застрели его, гада!
Рука Гимрона чуть дрогнула. Он целился в шляпу. Вот она! Или нет, вон там. Или…
Ковард! За каждым деревом — Ковард!
— Барлет, нам крышка! Зеленые! Нас окружили.
— Арбалеты на землю! Подчиниться дозору!
Откуда Ковард узнал?
Собаки теперь лаяли на незнакомцев. И первые стрелы достались собакам. Лай сменился собачьим визгом. Охотники враз смешались. Еще не все понимали, что же произошло.
— Уходим! Уходим! — Барлет выстрелил наобум.
Охотники бросились врассыпную. Куда там! Дозорные растянули сети. Эту уловку Ковард придумал сразу после войны: окружая охотников, использовал сети на крупную птицу. Барлет заметил ловушку, развернул свою лошадь, заставил ее перепрыгнуть через лосиху, уже испустившую дух; выхватил нож, рубанул того, кто пытался его удержать, вырвался из кольца и помчался по Лесу. Уже понимая, что спасся, он расслышал голос Гимрона:
— Мне больно! Мне больно! Ба-а-арле-е-ет!
* * *
Мирче до смены светил обрабатывал раны и накладывал швы: ранены были трое дозорных и пятеро красноголовых. Одному дозорному уже закрыли глаза.
Ковард, как вышли из Леса, велел развести костры. Глядя в огонь, он подумал, что мог бы собой гордиться. Но победа не принесла ему радости.
— Мирче, лосенок выживет?
Тот с сомнением покачал головой:
— Ты знаешь и без меня, он слишком мал.
— Я хочу тебе кое-что показать. Хочу, чтобы ты пощупал.
Лосенок лежал у кучи валежника, закутанный в Ковардов плащ, и мелко дрожал. Ковард погладил лосенка:
— Тихо, малыш, не бойся. Никто тебя не обидит. (Что толку в этих словах?) Мирче, вот тут.
Пальцы Мирче коснулись шерстки:
— Это белая метка?
— И еще вот тут, на спине. И вокруг глаза.
— Это маленькая лосиха. Меченая. Поедем мимо селенья, раздобудем ему молока. Сделаю соску. — Мирче все гладил лосенка, а лосенок все так же дрожал. И Мирче опять не сдержался: — Но вряд ли это поможет.
— Мы опять не успели, Мирче. Белый лосенок никогда не родится.
— Сынок, не надо так сокрушаться. Сейчас лосят рождается больше. Гораздо больше, чем раньше. А ты сделал все, что мог. Ты все сделал, как надо. И я зря над тобой смеялся. Красноголовые получили хороший урок.
— Барлет поутихнет — на время. Но если он вдруг поймет, что Ураульф не вернется…
— Он вернется, сынок, вернется. Я же тебе говорил.
— Если он это поймет, мы их не остановим.
И Ковард опять погладил лосенка по мягкой дрожащей шкурке.
Глава двенадцатая
Отряд продвигался к столице. Быстро ехать не получалось — из-за лосенка и раненых.
Голубь сел прямо Мирче на шляпу.
— Белый. От Кетайке? — Ковард чуть улыбнулся. — Она зовет тебя в гости? Ей наскучил сверхмастер Вальюс?
— Кетайке терпелива. Разве она признается! К тому же — что ей с меня? Я все с тобой таскаюсь — на встречи с лесными бандитами. А Вальюс, — Мирче обиженно улыбнулся, — сидит у нее, не считаясь со сменой светил, и поедает варенье. Говорят, уже растолстел. Так что надо спешить, а то он и правда все слопает. Кстати, ты ел когда-нибудь варенье из первоцветов? Кетайке и тебя приглашает.
Ковард прикинулся озабоченным:
— А «Хвойную бодрость» гости приносят с собой?
— Ты как в воду глядишь. «Хвойная бодрость» на этот раз просто необходима. Есть повод выпить, сынок. — Мирче расправил плечи и глубоко вздохнул: — Ураульф возвращается. Он прислал свою птицу.
— Ураульф возвращается?
— Он нашел, что искал. Он обручился, Ковард.
* * *
Ураульф обручился. К нему приедет невеста. Ураульф построит свой дом в самом сердце Лосиного острова и уже его не покинет.
А Тайрэ? Что делать Тайрэ?
Он бы тоже хотел жениться. Но ему не надо специально искать невесту, ехать за ней на край света. Если встать очень рано и скакать очень быстро, он к полудню будет у Коварда и постучится в ворота. Он приедет и скажет:
— Пусть светила сменяют друг друга и даруют нам свет. Мое имя Тайрэ. Я из древнего рода кейрэков. Я приехал на остров с Правителем Ураульфом. Я был его правой рукой во время войны в предгорьях. И мы победили врагов во имя Белого Лося. И я остался на острове, когда другие ушли. Но преданность Ураульфу — не единственный узел, который меня удержал.
Тут Тайрэ помолчит немного — и вздохнет глубоко-глубоко. Охотиться на плешеродцев, кажется, было легче! Но он найдет в себе силы и скажет то, что задумал:
«Однажды я, как обычно, вышел глядеть на небо и пересчитывать звезды. И внезапно увидел: одна упала на землю. Я поскакал по Лесу и ее обнаружил. Это дочь Моховника Найя. Пойдет ли она за Тайрэ? Он никогда не посмотрит ни на кого другого. И всем, что имеет, Тайрэ поделится с Найей».
* * *
Все, что имеет Тайрэ? А что он имеет здесь? Всего и богатства, что слава: он воевал в предгорьях!
На деле он просто конюх! Конюх в дворцовых конюшнях. И к тому же кейрэк! и не надо сравнивать конюха с Ураульфом. Ураульф, как-никак, Правитель. И теперь собрался жениться на чужеродной девице невиданной красоты. Может, тогда и забудут, что он — узкоглазый. Ведь на Лосином острове главное — красота.
А этот Тайрэ, он всюду таскается с Ковардом. Куда Ковард, туда и Тайрэ. Так к нему и прилип. Что ему надо?
Это из-за кейрэка Ковард так изменился. Совсем не смотрит на Сьяну. А если о чем и расскажет, так о встрече с лосихой. С лосихой! Экая важность!
Забыл о своих корнях, о том, что он тоже — охотник. Его совсем не заботит, как говорят о нем люди.
Трина вчера на базаре столкнулась со Сьяной и как давай кричать: Ковард — кейрэкский прихвостень. Хуже, чем отщепенец. Она до него доберется: выцарапает глаза. Пусть составит парочку старому колдуну, этому знахарю Мирче. Да пусть они все ослепнут, узкоглазые выродки! Хорошо, что Креон был поблизости и сердито цыкнул на дочь: пусть сейчас же замолкнет. Мало ей неприятностей!
А Сьяна уже собиралась выдергать Трине космы.
Ишь! Разоралась! А то никому не известно, чем она занимается, пока ее Зурдак в темнице! У нее полюбовников куча. Во всех ближайших селеньях.
Но Ковард-то! Ковард!
Ладно, накрыл охоту. Повязал виноватых. Но зачем же было тащить их на суд к Ураульфу? Можно было и так разобраться. Припугнул бы как следует — и отпустил потихоньку. Ведь свои же, охотники!
