Придурок раскрыл глаза.
— Хочешь летать? Вон — как голубь?
Дядя Барлет сегодня говорит непонятно. Придурок не понимает, что нужно сделать.
— Отвечай, когда спрашивают! Хочешь летать, как голубь?
Придурок глядел на Барлета с открытым ртом. Барлет разозлился, схватил Придурка за шиворот и начал трясти:
— Молчишь? Не желаешь ответить любимому дяде? Я знаю, что у тебя на уме! Летать он хочет! Как голубь. Как летучая мышь. Ты у меня полетишь! Ты у меня полетишь — с крыши в навозную яму. Голубь не мог летать…
Барлет неожиданно замер. Ярость его улеглась так же внезапно, как вспыхнула. Он продолжал держать Придурка за шкирку, но теперь смотрел на него так, будто только что разглядел.
— Значит, голубь не мог летать? А теперь полетел? Ты ночью снимал перчатки?
Придурок судорожно сглотнул. Барлет рывком отпихнул его от себя: «Отправляйся в конюшню!» — повернулся и скрылся в доме.
Глава четырнадцатая
— Слава Правителю острова! Он победил в предгорьях.
Слава его законам, охраняющим Лес!
Слава великодушию мудрого Ураульфа!
Он обещал пощадить охотников, если лосенок выживет. И сдержал свое слово. Смертную казнь преступникам заменили изгнанием. Они вернутся на родину только после того, как на Лосином острове появится Белый Лось.
Слава, слава Правителю Ураульфу!
* * *
А лосенок-то выжил! Выжил лосеночек.
Крутиклус задумчиво дергал себя за губу.
А изгнание так ли страшно, когда карманы с деньгами? и Креон, и сынки Скулона — все должны ликовать!
Но этот глупый лосенок, он же был полудохлым? Сосунок двухнедельный?
Вот какая загадка!
К лекарю прибыл посыльный и привез ему сумку. Такую милую сумочку из шкурок мелких зверюшек. Плетеная ручка. По бокам все хвостики, хвостики. Красота — да и только. А у Крутиклуса новенькая манишка. Очень подходит к сумочке.
Да, посыльный привез ему сумку. И кое-что на словах. Нужно, чтобы мальчишка — вот этот грязный Придурок (а ну, слазь с лошади, быстро!) — смог попасть на конюшню, где содержат лосенка.
— Важ, от этого… мальчика ужасно пахнет. И он так одет… ужасно! И выглядит так ужасно! И вообще — неприятно. Неприятно даже смотреть. А прикасаться!
— Хозяин сказал, мальчишка должен туда попасть. Ему неважно, что вы для этого сделаете.
Но Крутиклус не помнит, чтобы дворцовой конюшне требовались работники. И Тайрэ не захочет видеть там посторонних.
— Хозяин еще просил показать вам вот это, — посыльный свернул плетку в петлю. — Он сказал, вы поймете и объяснять не нужно. Он сказал, что это не просьба.
Лицо Крутиклуса вытянулось, как будто ему к подбородку вдруг подвесили камень.
— Я передам хозяину, что вы его поняли. — Посыльный подтолкнул Придурка к Крутиклусу, сел в седло и уехал.
Крутиклус сначала не знал, что делать. Нервничал, переживал. Ходил и все приговаривал: «Ах, Барлет! Ну как же так можно! Разве Крутиклус не друг Барлету? Разве он не старался облегчить красным шляпам жизнь? Разве не он выбирал красавиц для праздника красоты из дочерей охотников? Разве не он самым первым прибежал рассказать, что Ураульф умирает? И после всего, что он сделал… Ах, Барлет! Ну как можно!»
Очень переживал Крутиклус. Но потом рассудил: может быть, у Тайрэ тощий, грязный мальчишка вызовет жалость. Вон как трясутся губы! Правда, эта улыбка… Фу, какое уродство!
Крутиклус брезгливо поманил его пальцем:
— Эй, как тебя там! Мальчик! А ну-ка, иди сюда. Есть хочешь? Так я и думал. Скажешь об этом Тайрэ. Скажешь, не ел целый день. Что? Что ты бормочешь? Три смены светил не ел? Славненько, вот и славненько. Получается очень жалостно. Если ты ему это скажешь, он тебя не прогонит. Не должен сразу прогнать. Конечно, ты пахнешь ужасно… Даже не знаю, как лошади… Но Тайрэ, он и сам все время в навозе. В общем, трясись посильнее и постарайся заплакать. И не вздумай притащиться обратно. Это меня расстроит, и я прикажу тебя высечь. У меня есть такая плеточка, как у дяди Барлета. Даже немножко длиннее. Ты меня понял, мальчик?
А потом Крутиклус велел Придурку двигаться следом за ним, провел ко дворцовым службам и оставил возле конюшни, под присмотром ночного светила. В ожидании конюха.
* * *
Мальчик больше не появлялся. От Барлета никто больше не приезжал, и лекарь совсем успокоился. Если мальчик куда-то исчез, как Барлет узнает, был ли он на конюшне? Так что Крутиклус решил больше об этом не думать.
Но потом несущие вести объявили: лосеночек выжил, и охотников не казнят.
Вот тут-то Крутиклусу в голову случайно закралась мысль: может, лосеночек выжил из-за того мальчишки? Иначе зачем Барлет подослал его на конюшню?
Мысль была назойливой, как навозная муха. Она то и дело жужжала у Крутиклуса в голове, щекотала лапками то виски, то затылок: как же так? Как же так? Как мальчишка мог это сделать?
Вот ведь какая загадка!
* * *
— Хорошенькая собачка.
— Важ! Эта собачка — чудо! Маленькая, пушистая. Ласковая! Как игрушка. Купите для деточки. Деточка будет рада.
— Сколько такая стоит?
— Отдаю за бесценок. Двадцать мышиных хвостиков — и можете забирать.
— Собачка дорого стоит. Но я ее покупаю. Правда, с одним условием.
— Вот и славно, важ.
— Прищемите ей лапку. Так, чтоб она сломалась.
— Важ?..
— Прищемите ей лапку.
— Но…
— Мне нужна собачка со сломанной лапкой.
— Но ведь ей будет больно.
— Прощайте, важ. Поищу себе другого, толкового продавца.
— Нет, стойте. Давайте хвостики.
— Ну!
— Ох, что я сделал! Что сделал!
— Вы получили плату.
— Вы плохой человек.
— Вы получили плату. И вытрите нюни.
— Важ, вы очень плохой человек.
— Разве я перешиб ей лапку? За двадцать мышиных хвостиков?
* * *
— Здесь есть кто-нибудь? — Крутиклус видел: Тайрэ покинул конюшню вместе со знахарем Мирче. («Пусть этот Мирче — сверхлекарь. Но не надо кричать мне в ухо это „сверхлекарь“, „сверхлекарь“!») Значит, здесь никого? Вот и ладненько. Посторонних не нужно.
— Что за место — конюшня! Жуткие запахи, вонь! У меня больная собачка. — Крутиклус сделал так, чтобы собачка взвизгнула.
Из-за яслей в дальнем углу показались вихры мальчишки.
— Мальчик! Вот ты где, мальчик! Я гляжу, ты умылся. И рубашечка у тебя новенькая, без дырок. Ты все еще улыбаешься? Так же противно, как раньше? Значит, ты теперь здесь. При лосеночке.
