Ренессанс
Здоровый мозг – локальные изменения при эмоциях: любая другая деятельность или не нарушена, или улучшается. Эмоционально несбалансированный мозг – распространенные изменения: большинство видов деятельности нарушается.
Н.П. Бехтерева
Именно об этом Генрих рассказал Борису по пути из аэропорта, вернувшись домой. Бизнесмен, однако, был нетерпелив и невнимателен. – Мне все понятно. Вы, безусловно, гений и можете помочь тысячам людей остаться в живых. Честно говоря, профессор, меня не сильно волнуют просто люди. Близкие мои – вот кем я озабочен. Смерть от рака груди в двадцать пять лет – идеальная женщина, двое детей, даже матерного слова от нее никто не слышал. Разрыв аорты в двадцать девять – мой однокурсник, добрейший человек, просто Робин Гуд. Смертельная авария на снегоходе – не заметил дамбу на озере – мой товарищ по спорту. Мухи не обидел в жизни... Его любили все, абсолютно все, кого он знал... Развалившийся распредвал в новой машине, удар молнии на ровном месте, заражение крови при сдаче анализа... Я могу перечислять до бесконечности... Ведь все эти люди были мне близки, их любили, они любили, никогда не страдали от головных или сердечных болей, имели отличную наследственность... И вдруг...
Мусорщик понурил голову и замолчал в раздумье.
– Не вдруг, дорогой товарищ, как вы любите говорить, – откликнулся Генрих. – Вполне вероятно, что у каждого из перечисленных были свои причины для столь несправедливого конца.
– Да, я именно об этом, – оживился бизнесмен. – Зная истоки, мы можем найти противоядие? Ведь так? – Его вопрос был полон надежды.
– Не совсем, – отрезал ученый и повторил чуть мягче: – не совсем. Но попробуем. Ваш случай вселяет определенный оптимизм.
– Да, профессор! Вы не видели своего нового рабочего места! – спохватился бизнесмен.
На лице Генриха отразилось недоумение. Боря почти закричал:
– Так чего же мы рассуждаем?! Поехали в лабораторию!!! Только по пути мне нужно кое-кого прихватить. Интересный экземпляр!
По дороге Генрих еще раз удивленно констатировал, что Борис стал ему близким человеком. Может быть, действительно, мы в ответе за тех, кого приручили? Однако чрезмерная опека бизнесмена была бы в тягость ученому и, казалось, могла помешать исследованиям. Впрочем, сомнения присутствовали ровно до входа в бывший советский офис. Отныне он перестал быть таковым. «Клиника для первой десятки Форбса», – подумал Генрих, входя на территорию своей лаборатории.
Его радостно приветствовала Арина, у которой чуть не выступили слезы:
– Я знала, я всегда знала, что вас ждут великие дела!
Арина выглядела немного иначе, чем прежде: привычное черное трико, очевидно, было порвано на тряпки. На ней ладно сидел брючный костюм с вышитой эмблемой из двух букв: «ОВ». Волосы были уложены в нарядную прическу и аккуратно заколоты. Даже губы сияли прозрачным блеском розоватого оттенка.
Такие же буквы «ОВ» красовались на униформе двух молоденьких лаборанток и костюме научного сотрудника (мнс) Максима, который радостной улыбкой приветствовал шефа в новой жизни.
– Не ожидал, – сообщил Генрих. – Честно – не ожидал! Так что? За работу?
Ему, конечно, не терпелось осмотреть обновленный исследовательский центр.
– За работу, док! – вдруг раздался голос Бориса. – Вот вам еще один приговоренный!
На пороге лаборатории понуро стоял мужчина, на плече которого покровительственно лежала рука Мусорщика. Впрочем, мужчиной назвать его было трудно. И вы бы не смогли.
Радик
Переживания ужаса от предыдущих поколений последующим не передаются. Об этом говорят физиологи. Но как только копнешь в глубину, ну, например, в биохимическую расшифровку физиологических явлений, так возникают сомнения. Может быть, все-таки чтото, физиологически неуловимое, проходит через барьер поколений? Конечно, лучше бы насилие, агрессию и прочие беды запрятать подальше. Так спокойнее, надежнее.
Н.П. Бехтерева
Перед Генрихом предстало жалкое создание. Неимоверно худой, со впалыми щеками и глазами, потухшим взором, сутулый нерешительный человек в огромных очках, казалось, сомневался перед всяким действием. Его желтоватое лицо носило печать неиссякаемой скорби, темные глаза слезились, а руки просто не имели понятия, зачем их приделали к туловищу. Волосы, очевидно, не общались с расческой уже долгое время и представляли собой свалявшийся седой шар. В центре шара словно кто-то жадно выел кусок – на его месте красовалась небольшая и неровная плешь. – Парня зовут Радик, – отрекомендовал человека Борис. «До парня ему далеко... Странный гость», – подумал ученый. – Арина, распорядитесь насчет чая, пожалуйста, – Боря счел возможным немного покомандовать. – Я быстро проведу экскурсию для нашего уважаемого руководителя.
Бо взял Генриха под локоть и, слегка придерживая, проводил в сияющий новизной кабинет. Генрих пока не сопротивлялся. Однако великолепие обновленного кабинета не произвело ожидаемого впечатления:
– Прекрасно, спасибо, дорогой товарищ, но мне более интересно, что нового в лаборатории...
– Профессор, это от вас никуда не денется. Кстати, предлагаю перейти на «ты». Мы ведь больше не являемся парой врач – пациент?
– Согласен. Так могу я посмотреть лабораторию?
– Конечно, но сначала – пару слов о Радике. – Борис вытащил из кармана сложенную газету и протянул ее Генриху. – Смотри. Это, – он ткнул пальцем в фото приятного подтянутого человека лет сорока, который ослепительно улыбался темнокожему мужчине арабского вида, – это – Радик. Только два года назад. Того, что с ним произошло, не знает никто. Ну да, он, конечно, пережил трудные времена. Похоронил ребенка, но это было давно. С тех пор он родил еще двух – в новой семье – и был очень счастлив. Еще два года назад он был одним из самых востребованных программистов, которых я знаю. Кроме того, он писал картины. Не просто писал – ему заказывали огромные полотна, портреты, он выставлялся в галереях, его знали в довольно широких кругах как художника... То, что ты видишь сейчас, произошло вдруг: его организм начал портиться. Посещения врачей ничего не дали, анализы – в норме, никаких опухолей, правильный образ жизни, спорт и так далее... Словом, дорогой профессор, ситуация загадочная, и, похоже, ты – его единственный шанс. Правда, сам он уже ни во что не верит. Радик считает, что подхватил какое-то неизвестное заболевание в поездке по Африке. Помимо прочего, он активно занимался благотворительной деятельностью. Детям помогал, храмы восстанавливал... Даже если и совершил что-то паскудное, уже давно искупил добрыми делами.
– Не нам решать, Борис, не нам, – отрезал Генрих. – Впрочем, случай интересный, может быть, действительно что-то скрыто от ультразвуковых аппаратов и анализов крови. Мне самому нужно побеседовать с Равилем.
– Радиком.
– Пардон, Радиком. Так что, покажешь мне мою Мекку?
