Мой сын ушёл добровольцем в Красную Армию. Я тоже хочу служить в Красной Армии. Буду помогать раненым бойцам.
Работница Полина Бремина.
Глава шестнадцатая
Ванная комната на Ближней даче была удобной. Всё самое необходимое. Электрический камин грел воздух, водонагреватель «Сименс» — воду. Мылся Сталин под душем, сидя на подвесной скамеечке, установленной на низкие бортики ванной.
Была, правда, одна трудность — но он попросил, и для него изготовили специальную щётку на длинной ручке, с мочалкой на конце.
У семейных таких проблем не бывает. Позвал жену, и она тебе намылила спинку. Хотя лично он даже при живой Наденьке делал это сам… Потому что… Негоже мужчине показывать себя в некоторые моменты. Конечно, в другие моменты женщина видит мужчину неодетым, и неприятных чувств он у неё не вызывает. Мы согласны с этим тезисом, товарищи. Но неодетый мужчина в постели — это совсем не то же самое, что неодетый, но сидящий в ванной. Или на толчке. Как сторонники диалектического материализма, мы обязаны это понимать…
Наденьки давно нет… А Валя, сколько раз она предлагала: «Мне не трудно, Иосиф Виссарионович, я вас помою» — но он обходится своей специальной щёткой. «Спасибо, Валя, я сам». Она ему только всё здесь приготовит и уходит, вздохнув.
Даже если бы он стал сапожником или если бы он стал священником — всё равно думал бы так же. Своё тело — это своё тело. Не будем смешивать общественное и личное. Построить городскую баню — дело общественное. Помывка в той бане — личное. Тем более, если помывается товарищ Сталин.
Его давно занимал вопрос: что такое Сталин? Не кто такой Сталин — это он знал не хуже прочих, а что?.. Вряд ли правильно, что Сталин — это вот это тело: с испорченной рукой, с некрасивыми зубами и жёлтыми от внутренней болезни глазами. Но ещё большим упрощенчеством веет от заявлений, что Сталин — великий вождь всех народов, залог наших побед. То есть, конечно, залог — но что это за такой залог? В чём его смысл?
Исторический материализм не позволял найти ответа. Но он владел и другими методами познания! В духовном училище был из лучших, получил похвальный лист. Он усваивал православие максимально полно, хоть и не верил в Бога… Нет, не так: он не верил в того Бога, каким его рисовали учителя. Он понял: Бог ничего не делает за людей. Люди всё делают сами, а помогает им не Бог, а вера в Него! Вера, вот в чём сила.
Однажды — давно — шалопай Васька набедокурил в школе. Наказывать его никто не решился, а он и не боялся. К счастью, один из учителей, посмелее других, сообщил об этом ему. Он позвал Василия, усадил напротив себя, спросил:
— Ты что, думаешь, ты — Сталин?
Мальчишка удивился, ответил, что на его тетрадках стоит эта фамилия.
— Нет, — усмехнулся он. — Ты не Сталин.
— Ну если, в смысле, как бы, того, — заблеял отпрыск, — что я не этот, который ты…
Он покачал головой, наклонился к нему, прошептал:
— Ты думаешь, я — Сталин?
Васька ничего не сказал, но по лицу было видно, что удивился ещё больше. А он опять покачал головой, как бы отрицая, что он — Сталин, и указал трубкой на собственный портрет, висящий на стене:
— Вот Сталин!
Это бесполезно. Не понял дурачок, да и не поймёт никогда. А мать его, Наденька, была верующая. Думала, он не знает, что она в церковь ходит. Нет, милая моя, дорогая моя, любовь моя. Товарищ Сталин всё знал. Вот Наденька могла бы понять, что такое Сталин, да только не решилась: тяжела была ноша, не по её силам…
…Он вытерся, натянул брюки, надел домашний китель. Какую ложь распускал патриарх Тихон о Советской власти! Говорил, мы разрушаем веру. Смешно. Уж кому-кому, а товарищу Сталину известно, как было на самом деле. Насколько издевательский режим был в духовных — в духовных! — учреждениях при царизме, какие там применялись иезуитские методы воспитания. Слежка, тайные обыски, подавление воли… При таком отношении к делу церковь сама себя разрушала. Как только Временное правительство отменило в армии обязательную исповедь и причастие, сразу и выяснилось, что количество верующих солдат ниже пяти процентов. Остальные просто перестали ходить к исповеди. А солдаты — сплошь крестьяне, то есть веру в Господа потеряло российское крестьянство. Крестьянство! Потеряло веру! Кто его до этого довёл? Большевики, что ли?
Вспомнил притчу: человек сломал хлеб, и оказалось, тот внутри — гнилой. Виноват ли человек, сломавший хлеб, в том, что хлеб — гнилой?.. Пробормотал про себя: «Не хотели они ходить путями Его и не слушали закона Его. И Он излил на них ярость гнева Своего… Но они не заметили; горела земля у них, но они не поняли».
Через двадцать лет после свержения царизма больше половины населения указали в переписных листах, что они — верующие. Статистика! Научные методы. Почему так произошло? Легко догадаться! Проблема была не в православии, а в людях, устроивших себе из церкви кормушку. Не стало тех людей, не стало и той проблемы; вера окрепла… Надо бы учитывать это во внутренней политике, так новая беда: выросло целое поколение управленцев, убеждённых, что вера в Господа — это что-то тёмное, отсталое. А сами, если разобраться, подменили веру в Господа верой в Сталина.
Из записных книжек Мирона Семёнова
Шёл он от дома к дому,
В двери чужие стучал.
В голос пандури влюблённый,
Тихо псалмы напевал.
В молитве его и песне,
Как солнечный луч чиста,
Звучала мелодия чести,
Божественная мечта.
Сердца, обращённые в камень,
Будил вдохновенный напев,
Надежды и веры пламень
Вздымался выше дерев.
Но люди, забывшие правду,
Хранящие в душах тьму,
Вместо вина отраву
Налили в бокал ему.
Сказали:
Иди обратно.
Отраву испей до дна.
Молитва твоя чужда нам.
И правда твоя не нужна.
И. Джугашвили.
…К ужину ждали нескольких генералов, из тех, кто в этот день был в Москве.
Правый от входа конец стола занимали закуски, там же стояло несколько бутылок с вином и коньяком, водка в графинах. Далее были выставлены приборы, хлеб, соль и пряности, травы, овощи, орехи. Первые блюда в больших судках располагались на другом столе. Обслуживать себя, в том числе наливать суп, каждый должен был сам.
Генералы уже пришли. Практически со всеми Сталин был знаком, помнил их имена-отчества. В отличие от деловых бесед, в которых он неизменно называл себя во множественном числе: «мы полагаем», «по нашему мнению» и т. д., а обращались друг к другу по фамилиям с прибавлением слова «товарищ», — в застольных беседах следовало держаться проще.
Военные парни всё же чувствовали себя скованно: кроме Голованова, Василевского и ещё двоих-троих, они крайне мало общались со Сталиным, а на таких «дачных» посиделках не бывали вовсе, и потому робели.
