— Товарищ майор, — наконец вмешался следователь, — вы передали Одинокова в органы военной прокуратуры?
— Передали. И я думаю…
— Знаете что: передали, так передали. О чём вы думаете, изложите мне письменно. Положите на стол вещественное доказательство и идите. Мне работать надо, мне к вечеру в Гжатск возвращаться.
— Тогда я умываю руки, — отрубил дивизионный особист и ушёл.
Следователь — спокойно, без напряга и угроз — поинтересовался, какова сила его, Одинокова, веры.
Василий задумался.
— Вообще не знаю, верующий я или нет, — сказал он. — Когда принимали в ряды, о Боге не думал. Это позже пришло, а так — нет. И о чём я пишу Сталину, вы же читали. Если люди верят, то их чувства следует уважать. Почему коммунист не может уважать чувства людей?! Я не понимаю.
Следователь качал головой, постукивая карандашом по столешнице. Потом произнёс, печально глядя в окно:
— Удивительно невежественный человек этот Кирьян. «Не лги» — завет скрижалей Моисеевых. Иисус наш Христос ничего подобного не приказывал, — перевёл взгляд на Василия. — А с колодцем вы неправы, Одиноков. Раз в местности нет годной для питья воды, вы должны были настаивать, чтобы воду подвозили. Это не большая проблема. А вот идти на сговор с врагом, даже якобы из благородных целей, было никак нельзя. Оформляю ваше дело в трибунал.
* * *
Рано утречком, позавтракав, Василий, завернувшись в фуфайку, лежал на шинели, покрывавшей мёрзлое сено. От ветра его закрывала полуразрушенная кирпичная стена.
Штрафной батальон оказался не таким ужасным, каким представал в россказнях тех людей, с которыми Василий познакомился за время следствия и трибунала. Пугали они его, наверное, от незнания, путая штрафбаты со штрафротами. В штрафбаты собирали виновных офицеров. А в штрафроты шпану и бандюганов из рядового состава, и в батальоны такие роты не объединяли, они так и существовали как «отдельные армейские штрафные роты». Разница понятна: в батальонах красноармейцами служили те, кто хочет биться за Родину, а в штрафротах — красноармейцы, которые воевать не желали вовсе.
Подошёл его новый дружок, бывший капитан Саша Смирнов.
— Одиноков! Я тебе чай принёс. Будешь?
— Ясное дело, буду, — Василий опёрся на локоть, сел. Подсунул под руку автомат ППШ. С оружием у них было хорошо. У каждого бойца есть автомат, и не ППД, а ППШ. Выдали новые симоновские противотанковые ружья. Одевают и кормят от пуза.
Батальон их состоял из штаба, трёх стрелковых рот, роты автоматчиков, пулемётной, миномётной и роты противотанковых ружей, а также взводов комендантского, хозяйственного и связи. Был в батальоне и представитель Особого отдела «СМЕРШ», и медико-санитарный взвод с батальонным медпунктом.
Службу здесь несли постоянный и переменный личный состав. Переменный — это как раз они, наказанные, штрафники. А постоянный состав — это офицеры штаба, командиры рот, взводов, их заместители по политчасти, старшины подразделений, начальники артиллерийского, вещевого, продовольственного снабжения, финансового довольствия и другие. «Исправляться» здесь Василию предстояло три месяца, но за геройство могут сроки сократить, и — обратно в прежнюю часть, с прежним званием.
Был вечер, уже поужинали. Василий с Сашей пили чай. Немного в сторонке тихонько беседовали два красноармейца, оба — полковники. Один сюда угодил за дуэль, другой — за оставление позиций без приказа. Есть такое неписаное правило: «В тюрьме и бане без чинов», и в их батальоне оно соблюдалось, но эти двое никак не могли смириться со своим новым положением, обособлялись.
Василий прислушался. Оказывается, один из них, дуэлянт, покуривая, рассказывал другому о декабристах.
— …Через три года вышла поблажка. Бестужева-Марлинского перевели из Якутии на Кавказ, но, конечно, не штабс-капитаном, а рядовым. Потом стал унтером. Питался в офицерской столовой, на это нарушение закрывали глаза. И вот был случай…
— Он уже публиковался?
— Да, его книги печатали… Вот… Прибыл туда молодой поручик. Пришёл в столовую, взял еды и носится с подносом по залу — все столики заняты. Вдруг видит — в уголку сидит нижний чин. Почти старик, но младше по званию!
— Уже смешно.
— Встаёт он перед этим столиком, ждёт. Марлинский ест. Терпел поручик, терпел, потом как рявкнет: «Вы знаете, чем отличается человек от скотины?», имея в виду субординацию. Чтоб тот ему место уступил. А Марлинский обгладывает куриное крылышко и спокойно ему отвечает: «Знаю. Человек ест сидя, а скотина стоя».
Пришёл старшина с большим тюком, за ним ещё с десяток бойцов с мешками, и ротный, полковник Рытов.
Рытов бросил на ходу:
— Бойцы! Мы всё принесли. Давайте за дело.
Раньше перед ужином они обсуждали, как выполнить поставленную командованием задачу: овладеть высотой 1215. И придумали, что можно сделать что-то вроде чучел или кукол в натуральный человеческий рост и обмануть немцев. Теперь предстояло этих кукол изготовить.
По ходу дела вели разговоры.
— Вы, Степан Николаевич, встречались со Сталиным?
— Было дело.
— И как?
— Глыбища. Рядом с ним страшно находиться. Всё равно, что студенту говорить с профессором. Насквозь видит. А вы знали Клименко из аппарата Воронова?
— Знаю Игоря Николаевича. Достойный товарищ.
— Он пьяным к Сталину явился…
— Быть не может!
— Было-было! Шло совещание у Сталина. Я присутствовал с группой артиллеристов, и по ходу дела вызвали Клименко. Приезжает, входит — клянусь, еле на ногах стоит. Весь белый и в поту от ужаса. Уцепился за край стола, шатается, докладывает: «Явился, товарищ Сталин…»
— Ай-яй-яй! Как же так?
— Вот, наверно, стыдобень-то.
— Иосиф Виссарионович к нему подошёл, всё понял. Спрашивает: «Вы, наверное, больны, товарищ Клименко?» — «Да, товарищ Сталин, плохо мне». — «Ну так идите домой, мы с вами завтра поговорим». А когда тот ушёл, смотрит в окно и вроде сам себе: «Товарищ получил сегодня награду за грамотные действия на фронте. Что его пригласят к нам, не знал. Отметил, конечно, награждение. Ну, ничего. Мы его понимаем».
— Да ладно заливать-то! И ему ничего не было?
— Служит. Командует артиллерией в одной из армий на Западном фронте.
— …А вы заметили, что на соседнем участке, рядом с нами, в атаку шла свежая часть?
— Да, все в новеньком. Как на парад.
— Пополнение бросают в бой «с колёс», неправильно это.
— Правильно, не правильно… Обстановку надо учитывать, Иван Гаврилович. Время — важный фактор. Сосредотачивать силы некогда.
— Что вы говорите! Вы будто не учились в Академии!
Вмешался «новенький», по слухам генерал, хотя по правилам выше полковника сюда не присылали:
