Ребенка она не отпускала от себя ни на шаг, учила его всему сама. Впрочем, это было легко, знаниями он проникался мгновенно. Свекровь утверждала, что этот дар мальчик опять же унаследовал от своего отца, тот-де с младенчества схватывал все на лету.
Она только сейчас по-настоящему открывала для себя мир, училась видеть все своими глазами. Читала малышу давние детские книжки и удивлялась: так вот это про что! Сказка про маленькую девочку из цветочного горшка повергла ее в ужас: малютка, любовно выращенная матерью, после долгих приключений нашла себе эльфа и зажила долго и счастливо. А мать? Что сталось с бедной женщиной? Или ее жизнь и страдания нужны были только для того, чтоб поведать миру о трогательной букашке? Она была только средством, и ее тоска не должна была никого трогать. Для матери ее кроха исчезла. Может быть, как раз это и было утешением? Ведь не погибла же, просто понесло ее навстречу счастливой судьбе.
Так и следовало думать. К этому и следовало себя готовить. К ветру, что будет ласкать ее щеки, с которым она будет разговаривать, как с сыном.
Каждый год, в день его рождения, она давала ему проглотить самый главный его подарок. «Витамин» – так это у них называлось, «очень сильный витамин, чтоб ты рос большим и здоровым».
В десять лет отец стал посвящать сына в свои дела – хотел успеть сделать из него настоящего преемника. Она любовалась ими, радуясь сходству жестов, манер. Она любила их обоих. Муж перестал быть для нее чужим, стариком. Она жила так, чтоб продлить жизни тех, кого любит. Все остальное было неважно. И еще она мечтала, что если сбудется то самое страшное условие договора, то пусть муж не доживет. Всего на один день. Нет, на один час. Пусть уйдет из этого мира счастливый и доверчивый, каким он был с ней. Пусть вся тяжесть ляжет на ее плечи.
Свекровь умерла, когда мальчику было пятнадцать. Редко кто доживает до такого возраста. Ей удалось познакомиться даже с прапраправнуками! От одного-единственного ее сына пошло такое многочисленное потомство, что всех и не упомнить. И вот – любящая невестка радовалась, что ее самый близкий друг, дорогая бабушка ее мальчика, не дожила до того, что наполняет ужасом ее сердце.
Она тысячу раз каялась и упрекала себя за юную глупость и жестокость. Что стоило ей тогда признаться мужу и зачать ребенка так, как советовал экран! И он тоже мог быть похож на отца. И был бы в свою породу – долгожителем. И сколько бы она ни прожила, он пережил бы ее, подарил бы ей внуков, внучек, целую толпу своих людей, которая пришла бы провожать ее в последний путь. Да, так могло бы быть и так бы и было, если бы она понимала тогда, в чем сущность и вечность любви, если бы вовремя разморозила свое каменное сердце. Она забыла уже, что тогда думала только о деньгах и удобстве, которые сейчас казались ей ничем, прахом.
Предпринятые попытки подкупить своих мучителей, вручив им сумму втрое больше назначенной с мольбой выдать лишнюю капсулу «на всякий случай», успехом не увенчались. Ящик бездушно вернул ей избыточные средства вместе с одним-единственным «витамином».
Сын жил своей юной бесшабашной жизнью. Стал ссориться с родителями. Упрекал их, что они отстали от времени и ничего не понимают. Говорил о необходимости перемен. Дергался по пустякам. Она психовала и кричала на него, забывая, как недолго им осталось. Отец утешал, посмеивался. Он-то знал, как быстро кончается юность.
– Все войдет в свою колею, – повторял он, – не дергай его по пустякам. Достаточно любить.
В девятнадцатый день рождения она целый час уговаривала его принять витамин. Специально разбудила пораньше, чтоб не упустить время.
– Мам, ну сколько можно, я не маленький, ну что за ритуал такой? Надоело.
– Ну, последний раз, клянусь, это в последний раз, – и, вдруг поняв, в ч е м клянется, разрыдалась, как никогда за все эти годы не позволяла себе.
– Мамочка! Что ты? Миленькая, дорогая. Вот: видишь? Ам! Проглотил! Что ты из-за ерунды? Я люблю тебя. Хочешь, еще приму? Давай еще одну витаминину. Давай каждый день буду по одной, а?
– Больше не будет, их больше не будет, – повторяла она, не в силах успокоиться.
А ему уже не была нужна отвоеванная взрослость и независимость, и он жалел о кончившемся детстве, принимая всерьез слезы матери и думая, что понимает, о чем она.
– Ну да, я вырос. Но я же всегда буду твоим сыном. Как папа у бабушки. Она до последних дней называла его «мальчик», «малыш». И папа радовался. Я тоже рад, что для вас всегда буду маленьким, не думай. Просто находит иногда, сам не пойму что.
Больше она не позволяла себе распускаться. Надо было найти в себе силы радоваться каждому дню этого последнего года. Даже если он пропадал и не ночевал дома. Она не стирала сообщения на автоответчике:
– Мамочка, ты не волнуйся, со мной все в порядке, я останусь сегодня у подружки.
Жизнь прекрасна. Он счастлив. Пусть.
В конце концов, все эти годы – радость. За все надо платить. И совсем не ту цену, которую готова назначить ты.
Накануне двадцатого дня рождения она все-таки отправилась к тем. Кто знает, вдруг что-то продвинулось в их науке, вдруг они сжалятся и продадут препарат в последний раз, на авось, на пробу. Она просто не могла не поехать. Метаться дома и ждать, что сын ее исчезнет, «энергетическая субстанция превратится в ветер», как оговаривали те, представлялось абсолютно невыносимым.
Она напрасно ждала у входа. Набирала и набирала код. Дверь не открылась перед ней. Смирилась только через несколько часов. Попробовала уйти. Вернулась. Знакомые цифры больше ничего не значили. Входа быть не могло.
Она брела пешком по незнакомым улицам. Город сиял вечерними огнями. Впереди ненасытно целовалась парочка: молодой человек с молодым человеком. Она позавидовала: «Эти любят бескорыстно, не ради продолжения рода». Потом почему-то пожалела их. Сообразила, что правильнее всего как можно скорее очутиться сейчас дома, насмотреться на мальчика, обнять мужа.
Всю ночь она караулила его сон. «Только не становись ветром, – заклинала она всей силой созревшей в ней любви, – только не становись ветром!»
Она молила хотя бы еще об одном дне, о празднике для сына, пусть соберутся все его друзья и подружки, пусть будет сумасшедшее веселье. Она приглядится к влюбленным в него девушкам: вдруг одна из них ждет от него дитя? Вдруг такое возможно? Они же не сказали «нет».
Один только день. Она бы растянула его в целую вечность.
Прошел день. Другой. Третий. Мальчик был с ними. Каким бы сильным ни было напряжение ожидания, оно не может длиться вечно. Отец и сын занялись делами. Она поехала навестить мать, с которой не находила сил поговорить в последние дни. Та, еще с порога, чтоб не забыть, сунула ей бандероль: «Дня три назад пришло, кто бы это мог быть, кто на твое имя сюда посылает?» Мать беспокоилась, не завелся ли у дочери роман, такое часто бывает, когда забот с детьми становится меньше и себя начинаешь жалеть больше, чем маленьких.
