— Он, — продолжал Анцелотис на своем родном языке, — подтвердил свои намерения убить так много ирландцев и бриттов, как сможет. Гододдин голосует за то, чтобы передать его ирландцам, дабы они подвергли его наказанию по своему усмотрению.
Арториус, которому явно не терпелось узнать, на каком это языке они разговаривают и почему, одарил Анцелотиса хмурым взглядом, но ограничился кивком и предложил проголосовать за это предложение. В исходе его можно было не сомневаться.
— Лайлокен, — ледяным тоном объявил дукс беллорум. — Ты официально передаешься в распоряжение Даллана мак Далриады, который и приведет в исполнение вынесенный тебе обоими нашими народами смертный приговор. Если желаешь, христианский священник поможет тебе облегчить душу в последние часы твоей земной жизни.
Беннинг расхохотался как безумный.
— Господи, — прохрипел он по-английски, — потеха-то какая: доисторическая обезьяна предлагает мне исповедоваться паписту!
Арториус нахмурился и вопросительно покосился на Анцелотиса.
— Он не хочет священника.
— Ну что ж…
Когда король Далриады жестом приказал своим солдатам забрать пленника, Беннинг плюнул в них, то смеясь как безумный, то осыпая их проклятиями до тех пор, пока его бесцеремонно не вытащили из залы. Арториус устало потер глаза.
— Благодарю вас, короли и королевы Британии, за мудрость, выказанную вами на этом совете. Нам всем пора вернуться к домашним делам и уборке урожая к грядущей зиме. Завтра мы соберемся еще раз, чтобы обсудить, как нам поступить с захваченными саксами землями.
Совет — а вместе с ним и война — подходил к концу.
По крайней мере, решил Стирлинг, до тех пор, пока саксы не окрепнут и не наберутся храбрости для новой попытки. И уж он-то слишком хорошо знал, что так оно и будет. Он встретился взглядом с Бренной МакИген и прочел в ее глазах ту же решимость оставаться здесь и бороться за этих людей — так долго, как это возможно. Возможно, хоть этим они смогут возместить этим людям те беды, что обрушил на них двадцать первый век. Совет плавно перетек в празднование победы, вино лилось рекой, а ожесточенные споры сменились смехом. Такого облегчения Стирлинг не испытывал с момента прибытия сюда несколько недель — и целую жизнь назад.
Глава двадцать первая
На протяжении всего праздника Ковианна Ним почти не отходила от Арториуса, подливая ему вина и улыбаясь ему в глаза в ожидании, когда сделаются заметными признаки отравления. Когда глаза его начали слипаться и он, извинившись, встал и пошел из залы, она улыбнулась про себя, убедилась в том, что Ганхумара полностью поглощена общением с молодежью и дальнейшим разрушением своего доброго имени, и выскользнула за ним следом.
Шатаясь как пьяный и то и дело останавливаясь, чтобы вытереть пот со лба, Арториус добрел до своей комнаты в соседнем доме, куда поселили их с Ганхумарой. Ковианна дождалась, пока он скрылся внутри. Когда в окошке его комнаты замерцал свет лампы, она бросилась в свои покои и достала из своей поклажи длинный узкий сверток. Она сунула его себе под плащ и спустя минуту уже стояла перед дверью Арториусовых покоев. Убедившись, что поблизости никого нет, она отворила дверь, шагнула внутрь и закрыла ее за собой.
Дукс беллорум удивленно повернулся к ней.
— Ковианна? — спросил он, нахмурившись, чуть заплетающимся языком.
— Вид у тебя был нездоровый, когда ты уходил, — улыбнулась она. — Я хотела убедиться, что с тобой все в порядке: ведь совершенно очевидно, что твою жену твое здоровье не заботит ни капельки.
Глаза его потемнели от боли, и он сел, а точнее, почти упал на край кровати.
— Спасибо за заботу. Очень мило с твоей стороны. — Он недоуменно зажмурился. — Перебрал вина, только и всего. Надо выспаться…
— Конечно. — Она снова улыбнулась. — Позволь рассказать тебе одну историю на ночь. — Она пересекла комнату и отвела мокрую от пота прядь волос с его лба. — Очень давнюю историю, Арториус. Тебе она понравится. — Она провела пальцем по его лицу. — Много, много лет назад в моей жизни был один очень важный для меня человек. Учительница, наставница. Она обучила меня многим древним знаниям.
Он нахмурился, с трудом не позволяя векам слипнуться.
— Я любила ее как родную мать, — прошептала Ковианна, коснувшись губами мочки его уха. — Она научила меня всему, что было важного в моей жизни. Как использовать травы, как использовать силы, как ослепить и привязать к себе мужчину. — Ковианна улыбнулась в глаза Арториусу. — Можешь себе представить, Арториус, каково это было, когда она умерла?
— Должно быть… — он едва ворочал языком, — болезненно…
— О да. Еще как болезненно. Знаешь, как она умерла, а, Арториус?
Он мотнул головой и попытался провести по лицу рукой, но не смог даже поднять ее и так и остался сидеть, не веря своим ощущениям. На лице его начал проступать страх.
— Ее убили, Арториус, — нежно прошептала она ему на ухо. — О, это было проделано со всей торжественностью закона, но все равно это было убийство, хладнокровное и жестокое. — Ковианна отступила на шаг и снова улыбнулась ему в глаза. — Право же, тебе не стоило приговаривать Маргуазу к смерти, Арториус. Она стоила десятерых таких, как ты. Двадцати.
Потрясение мелькнуло в его глазах.
— Маргуаза? — чуть слышно прохрипел он. — Но… как…
— Она приезжала в Глестеннинг-Тор, когда я была еще девочкой. Я боготворила ее. Впитывала все секреты, которыми она делилась со мной. Она выбрала меня — меня! — своей воспитанницей. Из всех девочек, которых она могла выбрать. О как долго я ждала этой ночи.
Он сделал попытку встать, но только упал на пол. Она негромко рассмеялась при виде неприкрытого страха на его лице. Он потащил меч из ножен, пытаясь отползти на локтях подальше от нее, и тут она достала из-под плаща сверток.
— Что, тебе не хватало этого, когда я украла их? — весело спросила она. Глаза его расширились, узнавая свои ножны. — Ты никогда не задумывался о том, почему тебе всегда так везло в бою? Почему все, на кого ты поднимал меч, обязательно умирали? Тут дело не в мече, Арториус, и не в том, чья рука держала его.
Она похлопала рукой по ножнам.
— Ведь это я смастерила их, как я выковала Калиберн, и колдовства в ножнах не больше, чем смерти в клинке. Прокладка, Арториус, — вот в чем секрет твоей непобедимости. — Она рассмеялась, на этот раз издевательски. — Ох, ну и дурачок же ты, жалкий дурачок. Я ведь бывала на всех твоих советах, и перед каждой битвой, решение о которой принималось на этих советах, я обновляла «волшебство» ножен Калиберна. Омела, Арториус. Сок омелы, цветка друидов, смешанный с маслом. Им пропитывалась прокладка ножен. Тебе известен секрет цветка друидов?
Он мотнул головой; глаза его округлились от страха, который он уже не мог скрыть.
— Смажь клинок соком омелы, и кровь от нанесенного им пореза уже не остановить. Даже крошечная царапина будет кровоточить несколько часов. Вот тайна твоих успехов, мой дорогой и могучий дукс беллорум! — Она рассмеялась, наслаждаясь ударом, который нанесла по его самолюбию как мужчины и воина; ударом, который не оставил в его глазах ничего, кроме боли и пустоты. — О, я многому научилась у Маргуазы. И еще большему у Эмриса Мёрддина. Ведь это Мёрддин открыл мне тайну дамасской стали. Хочешь знать, как закалялся Калиберн, чтобы обрести такие замечательные свойства?
