Гала сюсюкала и над своими собаченциями, тискала их и таскала, но я думаю, что она их любит примерно так же, как я свои игрушки. Уф, никогда столько не философствовал, я же не кот какой-нибудь, но иногда очень трудно объяснить людям то, что любой нормальной собаке понятно даже не с первого взгляда, а с первого нюха. Впрочем, вскоре выяснилось, что хозяйка этих противных тварей — вовсе не Гала, а ее и Пошатывающегося взрослая дочь. Я эту девицу несколько раз видел и до нашего знакомства, она приезжала в наш дом на большой машинке, больше, чем наша, джип называется. На ней всегда высокие сапоги и очень короткая юбка. Бабушка как-то раз, увидев ее, окрестила Голенастой, и теперь все мои родные, смеясь, так ее называют. Так вот Голенастая, оказывается, жила в совсем другом доме вместе с мужем, но теперь с ним развелась. Развелась уже давно, но к родителям не переезжала, только переселила Лулу, потому что у нее была «великая битва за квартиру». Пока она воевала, ей нужен был при себе Зазик, потому что он постоянно кусал бывшего мужа и вообще не давал ему никакого житья. Так вот, квартиру она отвоевала (почему она? Это Зазик-Швабрик сделал — всегда надо признавать заслуги, даже такого, как он), а сейчас переселилась к родителям, потому что после военных действий и бомбежек необходим был ремонт.
И вообще, зачем биться за квартиру, если у Пошатывающегося и Галы такая большая территория, что, кроме трех людей и двух мелочовок, здесь спокойно бы разместилось еще с десяток нормальных собак? У них очень много комнат (пять — столько я насчитал), а еще лестница, которая ведет наверх, и там еще одна большая комната со скошенным потолком.
— Наверху у нас студия, муж там работает, — объяснила Гала гостьям, когда поила их кофе. — Мы выкупили у кооператива участок чердака над нами, там даже окошко есть, света вполне хватает.
Конечно, как только я оказался в этой квартире, тут же стал все обследовать, несмотря на тявканье и визги владельцев (четвероногих, я имею в виду). Взобравшись на лестницу, я начал чихать — пахло этим жутким разбавителем № 1, скипидаром и еще какой-то дрянью. Там, наверху, была еще одна дверца, я попробовал ее открыть, но тут сзади ко мне подбежала запыхавшаяся Гала, схватила меня на руки, при этом больно ущипнув, и завопила: «Нельзя!» Я залаял во всю глотку и даже попытался ее слегка прикусить, потому что от Галы исходил сильнейший запах страха. По счастью, меня сразу же перехватила Мама и стала успокаивать. Впрочем, я бы Галу не съел, только попугал бы да заодно и ее шавок. Лулу валялась в обмороке, а Зазик-Швабрик тоже загавкал, но при этом выглядывал из-за ног хозяина, так что виден был только кончик носа.
После этого мы с Мамой быстро ушли, а потом вернулась и Художница. Они меня ругали — мол, чуть не сорвал сделку, но я прекрасно понимал, что они шутят, потому что обе смеялись. У меня тоже прекрасное чувство юмора, но мне лично было не до смеха — как эта Гала посмела меня ущипнуть, ведь я ничего дурного не сделал! Но рассказать я Маме об этом не мог, а Волчьего Человека, который мог бы меня перевести, не было — он уехал куда-то в горы ловить леопардов. Леопарды — это такие большие кошки, покрытые пятнами, больше Дуси, даже больше Мурза, живут они в Зоопарке, а еще, оказывается, на Кавказе. Это где-то далеко на югах, так далеко мы с родителями не ездили. Перед отъездом Волчий Человек пришел к нам попрощаться, он показывал Маме «ловушку» — маленькая такая, похожая на фотоаппарат. Так и называется — «фотоловушка». Интересно, как леопард туда поместится? Вот бы поставить такую ловушку на Галу, а еще лучше на ее глупых тявкалок! Впрочем, я и сам, безо всяких ловушек, с ними разделаюсь, пусть только удобный случай представится! Увы, после этого неудавшегося визита Мама, только их завидев, брала меня на поводок и уводила в другую сторону. Ну, ничего, я еще до них доберусь!
Художницу я видел теперь часто — она писала портрет Лулу. Вернее, как я понял из разговора взрослых, это был двойной портрет — Художница писала Лулу, а Пошатывающийся рисовал свою жену.
— Представляешь, Лулу мне позирует в красном платьице с люрексом, — рассказывала, смеясь, Художница, забежав к нам после сеанса. — Оборки прямо-таки сверкают, как рождественская гирлянда. А Гала будет изображена в костюме Евы!
Евой зовут нашу пожилую консьержку — ту, которая никогда не забывает меня угостить, когда мы с Мамой идем на прогулку. Она всегда одевается в одно и то же платье, которое пахнет борщом. Неужели она отдала это платье Гале? Но потом я понял, что тут что-то не так. Потому что Художница сказала, что Гала позирует голая и получается китч такого уровня, что это своего рода шедевр. Потом они долго хихикали, а я решил, что больше их слушать не буду, не стоит напрягаться — все равно мне это неинтересно, раз я не знаю, что такое «китч».
А на следующий день мы встретили Галу с двумя ее псинками, и она сладко нам с Мамой улыбалась, зазывала в гости, даже Швабрика придержала. Мама тоже ей улыбалась, но когда мы распрощались, улыбка у нее с лица слетела, и она задумалась. Мне никогда не нравилось, когда у Мамы на мордочке… то есть на лице, появляется такое выражение — в это время она от всего отключается, и прежде всего от меня. А про меня забывать нельзя, я этого терпеть не могу!
Между тем погода стояла такая, как мне нравится, — было нежарко и сухо, и мы с Мамой много ходили в лес в обществе Найка и его хозяйки. Мне очень нравится бегать по лесу, когда под лапами шуршат сухие листья, их и носом можно толкать! На бульваре возле нашего дома дворники-узбеки собирают листья в кучки, и на каждой надо расписаться. Иногда, понюхав их, я чувствовал, что у меня шерсть на загривке встает дыбом — это когда я улавливал запах врага, например, Мули или овчарки из дальнего подъезда. А Зазик-Швабрик в свои чернила, кажется, добавлял растворитель № 1 — сразу понятно, что это пес художественный, то есть живет у художников.
С семейством моей любимой Художницы мы, бывало, тоже встречались в лесу и вместе гуляли. Однажды мы с Мамой и Папой поехали к ним на дачу на шашлыки; было очень весело и вкусно. Кроме моих родителей и родителей Санни и Берты, была еще Маша с тремя кавалерами (меньше за ней никогда не увязывается). Мы, собаки, повеселились на славу! Кроме шашлыков, было еще много чего лакомого, и нам подарили по косточке. Но особенно весело стало, когда кошка Бабы Яги прокралась к мангалу и попробовала украсть палочку шашлыка прямо с пылу с жару! Она ухватила ее за сочный кусочек мяса и потащила. Мы с девицами в это время рыли яму в дальнем углу участка, но сей же момент очухались и побежали разбираться с воровкой. У своих воровать имеем право только мы сами! Берта была к мангалу ближе всех, она добежала первая, но, вместо того чтобы схватить кошку, по своему обыкновению промахнулась и опрокинула мангал. Что тут было! Люди все вдруг разом забегали, закричали, замахали руками, а мы с Санни носились вокруг с громким лаем, об меня даже кто-то споткнулся, и я отлетел в сторону, но приземлился, как всегда, на все четыре. Горящие угли просыпались на землю, и сухая трава вспыхнула; кто-то полил угли водой из чайника, и они зашипели, как кошка, которая так и застыла с куском мяса в зубах. Убежать она не могла, потому что Берта наступила ей на хвост и раздумывала, что делать дальше. В конце концов она решила с честью отступить — знала, что такое разъяренная киска, но при этом так рявкнула, что Тигра взвилась в воздух, как ошпаренная. В суматохе никто из двуногих не заметил, что ароматное мясо на палочках откатилось в сторону, но мы с Санни это обнаружили и стали его охранять от наглой кошки; конечно, за охрану мы взяли плату натурой, ну совсем немножечко.
