И последняя запись — уже безумным искаженным почерком:
«Родина отпихнула меня ногой и сказала: околевай, где знаешь. Но мне негде больше околевать. И, даже околевая, я приползу, чтобы лизать ее ноги» (один еврей).
* * *
— Мама, не плачь!
Маленький Юрка кинулся к Наде, вдавился в колени и поднял к ней серые с чернотой глаза — глаза Константина Левина.
Долгожданная встреча
Имя И.Грековой хорошо знакомо русскому, или, как теперь принято выражаться, русскоязычному, читателю. С самого первого рассказа — «За проходной», — опубликованного в «Новом мире» в достославном 1962 году, это имя радостно запомнилось всем, для кого литература была воздухом жизни. Оттепель была уже на исходе, это чувствовалось, но настоящая духота еще не наступила, и все читали «Новый мир», и каждый номер обсуждался с жаром, и многое, конечно, прочитывали между строк, и ликовали по поводу того, что удалось «протащить» тому или иному автору, но и чисто художественные удачи тоже никогда не оставались незамеченными.
И.Грекову заметили сразу.
Блестящее искусство рассказа, легкий, веселый, интимный даже тон («мы ведь с вами, читатель, все понимаем!»), но притом и совершенно новый материал, так весело и непринужденно вводимый в литературный оборот. На двадцати страницах рассказано о жизни некой лаборатории номер десять — одного из всем памятных таинственных «ящиков», куда, как в святилище, не мог проникнуть непосвященный. И вот с какими словами автор вводит туда своего читателя: «В литературе дозволены условности, и я проведу вас в лабораторию номер 10, хотя вам и не выписан пропуск. Как говорили в девятнадцатом веке — пойдем со мною, любезный читатель. Я прослежу за тем, чтобы вы не увидели, чего не положено. Я буду вашим сопровождающим».
И мы так и не увидели ничего неположенного. Мы даже не узнали, чем, собственно, занимается лаборатория номер 10. Возможно — запуском спутников? Читатель шестидесятых годов мог сколько угодно догадываться об этом — но не рассчитывал, что ему все покажут. Он хорошо знал, что такое секретность.
Ну и Бог с ней, с секретностью! Главное — читатель побыл среди «таких людей»! Тех самых, которые делают ракеты и перекрывают Енисей! Услышал их разговоры — те самые разговоры, которые он и его друзья вели на своих кухнях, — физики и лирики, ветка сирени в космосе, инженер Полетаев, Эренбург… И даже те читатели «Нового мира» — а их было немало! — которые смутно представляли себ, что такое бином Ньютона, почувствовли себя в этой повести равными среди равных… Эмэнэсы, с трудом отсиживавшие в скучном НИИ свои часы, снисходительно улыбались, читая, как сотрудники лаборатории номер десять борются за десятичасовой рабочий день! Что вы хотите! Элита! А все-таки похоже, как у нас на работе, и даже шутки те же. О тряпках, правда, не разговаривают — так и женщин там всего ничего, только две… А главное, все веселые! И автор — веселый человек.
И.Грекова — это псевдоним Елены Сергеевны Вентцель. Дочь известного в Петербурге учителя математики Сергея Федоровича Долгинцева, Елена Сергеевна и сама стала математиком, профессором в Академии им. Жуковского, автором знаменитого учебника по теории вероятностей. И псевдоним ее следовало понимать как математическую шутку: если убрать точку после «И», получается «Игрекова».
Следующий ее рассказ — «Дамский мастер» — появился через год в том же «Новом мире» и закрепил ее литературный успех. Она продолжала преподавать в Академии Жуковского, совмещая эту работу с литературным трудом. В 1966 году выходит ее первая книжка «Под фонарем», куда вошли и «За проходной», и «Дамский мастер», и еще три рассказа.
Не вошел туда рассказ «Хозяева жизни», написанный еще в 1960 году. Это был рассказ-монолог человека, отсидевшего срок, скрывавшегося под чужой фамилией, словом — не палубного даже, а трюмного пассажира на корабле Советской державы. И.Грекова вовсе не собиралась хранить этот рассказ в столе — оттепель ведь! После успеха «За проходной» она искренне надеялась его напечатать. «Но даже Твардовский сказал, что печатать невозможно», — вспоминала она впоследствии. Рассказ лег в ящик стола и стал дожидаться лучших времен. И дождался: не прошло и тридцати лет, как была объявлена Гласность и «Хозяева жизни» в конце концов появились в журнале «Октябрь», который к тому времени, под руководством Ананьева, стал прогрессивным.
Вероятно, этот рассказ был неожиданностью для Твардовского — после ликующего социального оптимизма, царившего «за проходной».
Но в том же шестьдесят втором году, когда был напечатан рассказ «За проходной», такой благополучный, такой утешительный, который сама И.Грекова позднее называла «лакировочным», был написан роман «Свежо предание», впервые предлагаемый сейчас читателю.
Существовал тогда у советских писателей такой обычай: одну вещь в редакцию, другую — в стол. Не у всех, конечно. Я когда-то рекомендовала именно этот способ литературной жизни молодым авторам, подающим надежды. Возможность посылать свои произведения за рубеж появилась позже — и далеко не для всех.
«Хозяева жизни» появились в печати через двадцать восемь лет после того, как были написаны. Но роман, написанный в 1962 году, дожидался встречи с читателем сказочный, былинный срок — тридцать лет и три года. Он тоже не был запланирован на то, чтобы лечь в стол. Хотя, прочитав — теперь только! — в частном письме, что И.Грекова все-таки отнесла его Твардовскому в «Новый мир» на предмет публикации, я просто не могла поверить своим глазам.
Что это было? Наивность? Простодушие? Вызов?
Пожалуй, скорее всего — вызов. Давайте, мол, Александр Трифонович, мы с вами — русские люди, не евреи, не сионисты — покажем всем, что не боимся ничего, и напечатаем это! А что тут все правда, что так оно и было — доказывать нечего. Было, но больше не будет никогда. Как говорит в романе жена героя-еврея Надюша: «А когда-нибудь про наше время скажут: свежо предание…»
Напоминаю тем, кто запамятовал. Целиком у Грибоедова эта фраза звучит так: «Свежо предание, а верится с трудом».
Верила ли И.Грекова, что эти слова в шестьдесят втором году прозвучат актуально? Не знаю. Во всяком случае — хотела верить. Как мы все.
Я не буду пересказывать содержание романа, — вероятно, вы, как и я, прочли его не отрываясь. Такой старомодный фокус знает И.Грекова — она пишет увлекательно. Я просто попробую объяснить, как случилось, что именно это произведение И.Грековой так долго ждало своего часа.
Конечно, роман произвел огромное впечатление на всю редакцию «Нового мира». Редакционный шкаф в свое время уже был забит рукописями о тридцать седьмом годе, о страшных ночах, когда люди просыпались от звука шагов на лестнице, о лагерях… После того как там был напечатан «Один день Ивана Денисовича», а «Известия» — «Известия»! — немедленно подхватили новый курс и напечатали лагерный, но «положительный» рассказ «Самородок», бывшие зэки поверили, что и впрямь открывается новая эра. Больше того: редакции других московских журналов — даже софроновский «Огонек» — насторожились и стали охотиться за невиданным прежде материалом. Ася Берзер, редактор новомирской прозы, посмеивалась: «Я могу им что-нибудь уступить из этого шкафчика».
