— Раз вы здесь, значит, их еще не нашли. Я права? — Тетя Фига одной рукой стаскивала с головы норковую шапку, из-под которой инспектора обдало сильным запахом лака, а другой снимала с полки снимок племянниц. — Отец без конца их фотографировал. У меня этого добра полные коробки. Они ненавидели позировать. Антуанетта вам что-нибудь предложила?
— Да, спасибо.
Фига махнула ему рукой, приглашая занять место напротив нее. Сама она устроилась в велюровом кресле цвета старого золота, безупречно прямо держа спину. После сидения под сушилкой кожа у нее под макияжем покраснела и к ней прилипли крохотные волосинки. Свою чашку кофе она выпила в два глотка.
— Чем я могу вам помочь?
— Попробуйте поставить себя на место Франсуа и скажите мне, где их искать, — вздохнув, ответил Пикассо. — У нас очень мало данных. Кантор приехал встречать Алису на вокзал во вторник днем. Клотильду он скорее всего подобрал по пути из мэрии к дому. Взял напрокат машину с неограниченным пробегом. Сейчас они где-то все вместе.
— Н-да… — протянула Фига и окликнула служанку: — Накройте стол на двоих, Антуанетта. — Та склонила голову и вышла. — Я рано обедаю. Старые английские привычки. — Она нахмурила брови. — Видите ли, господин инспектор, я не слишком волнуюсь. Франсуа, конечно, не вполне нормален, но он не причинит им никакого вреда.
— Анри так не думает.
— Этот старый вонючий придурок! — Она задрала подбородок, давая понять, что не намерена извиняться. — Ни он, ни его брат никогда не умели жить. Они же вдохнуть не способны, пока хорошенько не обдумают, зачем это нужно! Они же оба наркоманы. Только Франсуа жрет грибы, а Анри нюхает нафталин! А почему? Потому что сами себе надоели до смерти. Нет, я вам серьезно говорю, нет здесь никаких семейных тайн, и искать нечего.
— Психиатр утверждает, что он извращенец.
— Ну разумеется. Такой же извращенец, как, например, я или вы Просто у него извращения проявляются в более наглядной форме, вот и все. Он всегда любил быть в центре внимания. Наверное, в детстве обожал переодеваться. И верит словам. Это его слабое место.
— Что вы имеете в виду? — Пикассо вдруг обнаружил, что они уже в столовой. Он даже не заметил, когда это они успели сюда перебраться.
— Присаживайтесь, прошу вас. Я имею в виду вот что. Есть люди, которые верят в то, что все на свете можно объяснить. Что жизнь состоит из узлов и надо только научиться их развязывать, один за другим. — Она недобро усмехнулась и развернула салфетку. Антуанетта внесла блюдо рыбы и стала наполнять тарелку Пикассо.
— Люди думают, что достаточно перебеситься, чтобы потом все у них наладилось. Вздор, месье Пикассо, чистый вздор.
Инспектор не сдержал улыбки. Ему стало почти весело.
— Так в чем же заключается ваша теория?
Фига скривилась от неудовольствия. Причем тут теории? Она говорила о самой что ни на есть реальной действительности.
— Только дисциплина позволяет довести свою жизнь до подобающего конца. Если бы не дисциплина, мой бедный Оноре умер бы давным-давно. Он мог плакать и рыдать дни напролет — поводов у него хватало. Но мы решили иначе, и я уверена, это сделало его счастливым. Этот кретин Франсуа всегда мечтал о волшебном мире, но никогда пальцем о палец не ударил, чтобы не то чтобы его построить, а хотя бы заложить фундамент. Впрочем, постойте-ка. Кажется, я догадываюсь, чем он их обдурил. Шантажом. — Она с невероятной ловкостью отделила рыбу от костей и разрезала картофелину в мундире на две абсолютно ровные половинки. — Это продолжается уже тридцать пять лет. Он все перепробовал — молчание, бойкот, убедился, что это не работает, и, видимо, разработал новую тактику. — Она посмотрела на мешанину в тарелке гостя. — Не волнуйтесь. Они скоро вернутся, свежие, как две розы. — И бросила в окно затуманенный взгляд. На губах у нее играла улыбка. Она смотрела на рыночную площадь, как сеньор смотрит на свою вотчину. Вдруг раздался звон колокола, гулко звучавшего в морском воздухе. Фига отложила нож и вилку. — Вы ведь отлично знали, что приезд сюда ничего вам не даст. Да ведь и приехали вы совсем с другой целью. — Вошла Антуанетта, поймала взгляд Фиги и немедленно удалилась. Пикассо чувствовал, что в присутствии этой женщины, словно явившейся из стародавних времен, молодеет. Несмотря на пестрое платье, она напоминала мать-настоятельницу монастыря и изучала его лицо, читая в нем как в открытой книге. — Вы любите Алису. — Пикассо молчал и не отводил глаз. — Вы приехали, чтобы получить от меня благословение. Ну так я вам его даю. — Она повернула голову: — Антуанетта! Несите сыр! Клотильда счастлива, а вот Алиса… Алиса — нет. Она все еще верит, что мужчина имеет право отсутствовать. — Служанка внесла новое блюдо и унесла рыбу. — Очень хорошо, — не совсем понятно, но величественно произнесла Фига.
Она сложила салфетку и поместила ее строго параллельно вилке, как будто показывая, что в жизнь снова возвращается логика. Потом поднялась и закурила длинную сигарету с золоченым ободком.
— Да вы ешьте, ешьте, — пригласила она, снова присаживаясь к столу. — Видите ли, когда кто-то умирает — и ваша профессия должна была вас этому научить, — не так уж много меняется. И с этим сознанием и надо жить. Вот это блюдо с сыром реальнее, чем все наши мертвецы. Остальное — поэзия, вещь тоже необходимая, не спорю, но все-таки только поэзия. Именно в этом и состоит суть моих упреков к Франсуа. Эти его вечные переодевания, весь этот цирк… И презрение к сыру. — Она улыбнулась. — Я люблю вспоминать Оноре, но я — единственная в мире, кто это делает. Когда я умру, он умрет во второй раз. Вот и все.
Монолог Фиги принимал удивительный оборот. Пикассо огляделся. Мебель темного дерева, дорогая посуда, марины на стенах… Он понял, что эта сильная женщина методично, с утра до вечера, живет со своим покойником, без слез и печали. И не без волнения подумал, что со всей своей роскошью и прямой как палка спиной она знает о жизни не меньше, чем полицейский с двадцатипятилетним стажем и мозолистыми руками.
Кофе они пили в гостиной. Атлас, бархат, инкрустированное дерево. Трюфели с начинкой пралине. Антуанетта зажгла камин, и по комнате поплыли приятные ароматы. Некоторое время спустя Пикассо коротко попрощался. Ему не хотелось отсюда уходить. В промерзшей и какой-то липкой изнутри машине его ждали все тревоги последних дней. Он поехал назад, опять забыв посмотреть на море.
По дороге он снова и снова прокручивал в голове разговор с Фигой и поражался, как Алисе удалось вырваться из всего этого. Мать-алкоголичка, вялая и безвольная; отец, так и оставшийся ребенком и существующий от дозы к дозе; полупомешанный дядька и тетушка, похожая на статую командора и шагающая по жизни с повадкой кадрового военного. Либо человеческое существо еще более непробиваемо, чем мы думаем, либо Алиса сама не знает, что ей грозит, нося внутри себя мину замедленного действия. Тогда она в настоящей опасности. Его остановили за превышение скорости, он показал удостоверение, извинился и помчался дальше, с сумбуром вместо мыслей и жалобно ноющей спиной.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
По приезде в город Пикассо поужинал в компании Бремона и еще одного полицейского, похожего на Старски или Хатча — тип, который инспектор терпеть не мог, — в шумном мексиканском ресторане. Они быстро подвели итоги, довольно ничтожные. Американец не скрывал своей убежденности в том, что они имеют дело с психами. Решили поместить в местной прессе фотографии обеих сестер и их отца. Потом инспектор распрощался и пошел в одиночестве бродить по пустынным пешеходным улицам, оживляя их гулким эхом своих шагов. Из гостиничного номера он позвонил Куаньяру:
