— Ты должен первым себя бросить, а не ждать, пока это сделают они.
К несчастью, теми немногими способами, которые позволяют бросить самого себя, являются лишь самоубийство и психоз. Виргилий перебирал листочки чая у себя в кармане. Все его прошлые связи всплыли в сознании, словно герои картины Иеронима Босха. Фостин не ошибалась, он был для себя худшим врагом. Виргилий вспомнил, как впервые увидел триптих «Сад земных наслаждении» в музее Прадо. Год назад Симона заставила его взять отпуск: она купила ему билет на самолет до Мадрида и зарезервировала номер в гостинице. Виргилий ненавидел покидать Париж: каждый раз, когда он путешествовал, Земля словно уменьшалась в размерах. С этим ничего нельзя было поделать. Ощущение, что он живет на планете, которую можно обогнуть за считанные часы, пугало его. Он жаждал верить, что Америка недоступна (и находится в Индии), что Китай кишит сокровищами и врачами, что Африка богата племенами шаманов и лесами, полными удивительных животных.
Однако, отчасти из желания сделать приятное Симоне, отчасти из-за надоевших ему соседских вакханалий, он позволил себя уговорить. Большую часть отпуска он провел, сидя за книгой в деревянном кресле с позолотой в гостиной своего номера, или играя в шахматы с кривым барменом, или попивая чай в саду, или плавая на спине в бассейне среди слетевшихся со всего мира наяд. Он уговорил одного из клиентов гостиницы, большого любителя достопримечательностей и прогулок, продать ему фотографии, сделанные во время отпуска, чтобы предъявить их друзьям и коллегам по возвращении в Париж. В общем, идеальный отпуск.
В одно прекрасное утро он обнаружил в чемодане билет в музей Прадо — еще один знак внимания со стороны Симоны. Он любил музеи только потому, что в них можно было бродить без конкретной цели; как в лесу, где приятно гулять, рассеянно глядя по сторонам. О том, чтобы стоять столбом возле какого-нибудь шедевра, не могло быть и речи. Виргилий был абсолютно не способен вместить в себя более пяти картин, наступала передозировка — цвета и сюжеты мешались, Климт, Леонардо да Винчи, Мари-Гильемин Бенуа,
[23]
Артемизия Джентилески
[24]
сливались в какой-то буйабес.
Чтобы не толкаться, он отправился в Прадо к открытию. Посвистывая, он шел по залам и иногда, повинуясь внутреннему голосу, останавливался около какого-нибудь полотна. У триптиха Босха простоял долго, так как узнавал себя в некоторых жертвах пыток, а кое-кто из его подруг поразительным образом смахивал на проклятых персонажей женского пола.
Фостин налила свежего чаю. Чтобы разрядить обстановку, она поставила диск с джазовой музыкой.
— Да, ты права, — сказал Виргилий. — Я всегда сторонился женщин, с которыми у меня могло что-то получиться. Но после истории с Кларой я изменился. Она не похожа на других.
— Да?
— Ты не представляешь, насколько она не похожа на других. Я пытаюсь понять, почему она меня бросила.
Фостин всем своим видом выражала сомнение в способности Виргилия измениться. Однако его решимость тронула ее. Она назвала ему четыре причины, по которым, как она полагала, женщины сбегали от него:
— Ты мизантроп, ты неуверен в себе, ты работаешь в рекламе и живешь бок о бок со шлюхами. Неудивительно, что женщины чувствуют себя неуютно в твоем обществе.
Они были знакомы уже пять лет, но Фостин категорически отказывалась зайти к нему в гости и унижать себя лицезрением проституток с клиентами. У Фостин были очаровательные принципы. Это сыграло не последнюю роль в его увлеченности ею.
— А каким я был на том вечере?
— Как всегда, скованным, но юмором бил наповал. Ты много пил.
Виргилий всегда пил на вечеринках у друзей. Алкоголь не делал его более общительным, зато помогал бравировать своей робостью и презрением к стаду. Он никогда не напивался. Флиртовал, словно в угаре, но не пьянел. Забываясь, он сохранял контроль над собой.
— Мне хотелось бы извиниться перед Кларой.
— Извиниться за что? За то, что ты таков, каков есть?
— За то, что я не был хоть немного другим.
Он сделал обжигающий глоток, прежде чем небрежно перейти к другой теме:
— А что ты думаешь о Кларе?
— Я ее почти не знаю.
— Как это?
— Вы оба выглядели в тот вечер такими потерянными. Вот я и решила познакомить вас.
— Я не могу найти ее телефона. Дашь мне его?
— У меня его нет, — ответила Фостин. — Она подруга Мод. Мод позвонила мне, чтобы рассказать о вашем разрыве.
Это была плохая новость. Вот уже много лет Мод стремилась переспать с Виргилием. Чтобы сопротивляться этому, требовался изрядный самоконтроль (вот где пригождалась йога), так как она была наделена шелковистыми волосами, совершенным телом и талантом к сарказму. Выйдя от Фостин, Виргилий позвонил Мод и сообщил автоответчику, что хотел бы как можно скорее с ней встретиться.
~ ~ ~
Виргилий вернулся домой уже ночью, надел спелеологическую каску, зажег фонарик и стал расхаживать по квартире. Он принес от Фостин коробку с вещами, которую для него там оставила Саломе.
Саломе была последней подружкой Виргилия, и он не знал, почему она порвала с ним. Она позвонила, чтобы сообщить о своем решении, но в тот момент его соседки — сверху и за стеной, — с таким самозабвением симулировали оргазм, что он ничего не разобрал из ее объяснений. А попросить ее повторить было неловко. Как фаталист он не сомневался в серьезности причин разрыва. Их роман продлился несколько месяцев и закончился в начале лета. Саломе ненавидела квартал, где жил Виргилий, поэтому он ездил к ней, в квартиру на улицу Гоблен, расположенную в двух шагах от площади Италии. Там остались его рубашки, брюки, белье, диски и книги. Он был рад получить все обратно.
Он открыл коробку. Вещи оказались чужими. Хозяин этих рубашек был раза в два выше Вергилия и тонким вкусом явно не обладал. Виргилий ненавидел пестрые рубашки. Брюки были выдержаны в том же стиле. Саломе перепутала — эти вещи принадлежали какому-то другому ее приятелю. Неужели она совсем не знала Виргилия? Неужели она думала, что он мог носить эти кошмарные шмотки? Ему стало обидно. Диски также не порадовали его. Такую музыку он не слушал. Все то, о чем они разговаривали, все, что у них было общего, уже забыто. Иногда он думал о ней, вспоминал их счастливые минуты, пикники на берегу Сены, походы в кинотеатр на улице Шампольон. Все эти воспоминания в одно мгновение утратили свою ценность.
Он отыскал в мусоре рекламу японского ресторана с доставкой суси, сасими и маки. Он готовился провести вечер этой среды в одиночестве и тоске. Подтянул ремень спелеологической каски, налил себе бокал фожера и задумался о своих сердечных делах.
