Американец испуганно замотал головой.
— Перевожу, — победоносно воскликнула я. — Неопытный
бестолковый человек или жертва — лох, сигнал тревоги — атас, гроб — макинтош
деревянный.
Судя по выражению лица американца, он тщательно мотал на ус,
стараясь усвоить полученную информацию.
— Не старайтесь, это лишь малая толика из того, что вам
придется услышать. И зачем мне испорченный телефон? Нет уж, пойдем в подвал
вместе. И чем вы лучше меня? С машиной, вон, справиться не сумели.
Он, качая головой, согласился:
— С машиной — да, не справился, но в подвал вам нельзя. Это
опасно. Я вас не лучше, но у меня сильное тренированное тело.
— Вот я его с собой в подвал и возьму, чтобы оно меня
защищало, — отрезала я.
Защищало? Я тоже бываю наивна порой.
Под покровом ночи мы въехали во двор высотки, на первом
этаже которой была то ли столовая, то ли кафе. Витринные стекла — грязные и
непрозрачные — светились тусклым светом.
— Там эти «братаны» ошиваются, — кивая на витрины, сообщил
американец.
Он явно демонстрировал свою компетентность в отвязном
русском языке. Я усмехнулась — талантливый парень.
— Что же вы мне в этот двор сказали ехать? Надо было в
соседнем остановиться, — не удержалась от критики я.
Но дальнейшее показало, что американец не так уж и прост. Он
неплохо разобрался в ситуации и сделал правильные выводы.
— Вход в то помещение и в его подвал с соседнего двора, —
сказал он, — поэтому здесь мы ничем не рискуем. И здесь много такого же
металлолома, как и у нас. — Он явно имел ввиду Марусин «Жигуль».
Действительно во дворе стояло немало похожих машин. Я
несколько успокоилась и спросила:
— А как мы попадем в подвал?
— С этого двора через забитое досками окно. Часть подвала
занята подсобными помещениями, часть пустует. Там коты и коммуникационные
системы. По вентиляционной трубе из пустующей части можно проникнуть на
территорию «братанов».
Так мы и поступили, оставили Марусину машину среди другого
металлолома и полезли в подвальное окно. Первым полез американец, за ним я.
Когда я, раздвинув доски, спрыгнула с грязного подоконника, он поймал меня за
талию и легко поставил на земляной пол. Это было приятно, а вот дальнейшее…
Мы погрузились в удушливый смрад: смесь жизнедеятельности
котов, бомжей и мышей. А может даже и крыс. Коты и мыши — полярные сущности —
легко сосуществуют в таких подвалах.
— Здесь совсем темно, — прошептала я.
Почему-то в темноте легко переходишь на шепот.
— У меня фонарик, — ответил американец, вспарывая тьму
тонким и малоэффективным лучом. — Идите за мной и будьте осторожны. Здесь много
разбитых бутылок.
Он взял меня за руку, я не сопротивлялась. Так, шаг за
шагом, мы осваивали подвал, пока не уперлись в глухую стену, из верхнего угла
которой источал слабый свет. Он сочился нимбом, что давало почву для разных
предположений. Я подумала, что это след от входящей в освещенное помещение
трубы и не ошиблась.
— Там вентиляционная труба, — прошептал американец. — Она
значительно уже пробитого для нее отверстия. Дырки небрежно забиты тряпками и
ватой. Мы их вытащим и пролезем.
Я представила как буду щемиться в новой куртке в дорогих
джинсах в дырку по грязной трубе и не испытала восторга. Американец, видимо,
угадал мое настроение, потому что сказал:
— Вам будет легче, вы тоньше.
Приободренная, я согласилась на мероприятие, но посоветовала
ему лезть первым, в надежде, что мне меньше пыли достанется, но американец
заупрямился, по— джентельменски пропуская меня вперед. В итоге я полезла
первой, он за мной.
Помещение, в которое мы попали, имело непонятное назначение
и тоже было темным — свет пробивался в открытую дверь, ведущую в длиннющий
коридор. Свет там тоже был неважнецкий, но нам иллюминации и не требовалось.
— Пойдем прямо по коридору и в третью дверь, — прошептал
американец.
Он снова взял меня за руку и потащил за собой, передвигаясь
легко и проворно.
— Здесь бывают люди, — пояснил он свою поспешность.
Не могу сказать, что я обрадовалась. К счастью, мы, не
встретив людей, через несколько секунд очутились в темной комнате. Должна
заметить, что темнота иногда успокаивает. В ней я почувствовала себя
значительно уверенней и спросила:
— А что, если сюда кто-нибудь заглянет?
— Здесь нет света, я выкрутил лампочку, — успокоил меня
американец, прикрывая дверь.
— И что нам теперь делать?
— Видите решетку в потолке?
— Вижу.
В потолке действительно была решетка, сквозь которую едва
пробивался тусклый свет.
— Я сидел в этой комнате, — прошептал американец, — меня
здесь заперли в тот день, когда выкрали из аэропорта. Я сидел и слышал о чем
они говорили. Вы правы, я мало понял, но зато запомнил их голоса, а потом меня
схватили и потащили наверх. И те же самые голоса задавали мне вопросы. Так я
сообразил, что из этой комнаты можно подслушать «братанов». В дальнейшем я так
и поступил после того, как мы с вами расстались на мосту.
Я возмутилась:
— Вы так обстоятельно мне рассказываете совершеннейшую
чепуху! Вам что, сказать больше нечего?
— Больше не знаю что сказать, — подтвердил американец.
Тут уж я вспылила и закричала:
— Послушайте, неизвестно почему, но я изредка думала что вы
умный, а вы совсем наоборот! Втянули меня в ужасную аферу! Какой смысл сидеть
здесь и ждать, начнут «братаны» открывать нам свои секреты или не начнут? Вы
слышите сверху какие-нибудь голоса?
— Пока — нет, — признался американец.
— Вот и я не слышу. Может они в другом кафе бухают, а я всю
ночь должна здесь торчать?
— У вас есть варианты?
— А вы что, больше ничем не можете мне помочь? Только для
этого мы на край света и ехали?
Он неожиданно рассердился. Впервые с тех пор, как я с ним
встретилась.
— Почему вы считаете всех людей глупее себя? — спросил он.
— Потому что они дают мне для этого серьезные основания.
— Дают или вам так кажется?
Я не зашла в тупик и мигом ответила:
— Дают, еще как дают.
— Не уверен. Неужели вы думаете, что я стал бы сидеть здесь,
если бы имел более весомые зацепки. Зацепки? Правильно я сказал?
