— Смотря что сказать хотели, — ехидно ответила я. — Лично я
вас вообще не понимаю.
— Я хотел сказать, что не знаю где еще искать этих
«братанов» — почему только вы их так называете, этих неприятных людей?
— Поверьте, не от большой любви к ним, но неужели вы
действительно ничего не знаете о них?
Я поверить никак не могла.
— Нет. Кроме того, что они дважды меня хватали и один раз
хотели утопить — ничего.
— Да зачем вы нужны им?
Американец вздохнул:
— Не знаю. Они не объяснили.
Я решила зайти с другой стороны.
— А вам они зачем?
Американец опешил:
— С чего вы взяли, что они мне нужны?
Мне стало смешно: не хочет же он меня убедить, что старается
исключительно ради меня. Я тут же ознакомила его со своими впечатлениями.
— Не ради вас, — согласился он, не собираясь посвящать меня
в свои чаяния.
— Знаете что, — разозлилась я, — не морочьте мне голову. У
меня ребенок пропал! Говорите сейчас же, зачем вы приехали в нашу страну?
Я думала, он начнет выкручиваться или врать, но он сказал
правду — я почувствовала это.
— Мне нужно разыскать здесь одного великого человека, —
прошептал он. — Этот человек приехал в Россию и пропал. Больше года нет вестей
от него.
— Это женщина? — насторожилась я.
— Нет, мужчина.
Я вздохнула с облегчением и тут же выразила ему сочувствие:
— Очень жаль, что он пропал, но разве это не тот мужчина из
девятой квартиры, с которым я сегодня разговаривала?
— Нет, это мой друг, он сам ищет того великого человека. Я
приехал ему помочь.
— А вместо этого сидите в подвале, — посетовала я.
Похоже, американец обиделся.
— Для того здесь и сижу, чтобы узнать, что «братаны» те
скажут, — сердито пояснил он.
Однако, наверху ничего не происходило. Оттуда не доносилось
ни звука, сколь старательно не прислушивалась я. Зато послышался громкий топот
по коридору. Американец прижал меня к стене и прикрыл своим телом, и очень
вовремя, потому что дверь внезапно распахнулась, впустив сноп тусклого света,
показавшегося ослепительным после тьмы.
— Слышь, Колян, — раздалось над самым моим ухом, — и здесь,
бля, не заперто. Зрю, балдеют они тут по-черному. Козлы, бля! Чисто конкретно,
бля, козлы! Куда ни глянь — открытка чистая. Штрань и что надо байдань до
полных голяков.
— Да что байданить там? — примирительно усмехнулся другой
голос. — Сплошь мадаполам! Не кипеши, братан, пригони балек и того, типа
прилуниться пора бы. Ты как?
— Конкретно — за, — ответил мой «братан», его голос я сразу
узнала. — Пора прилуниться.
И дверь закрылась.
И непросто закрылась, а, судя по звукам, закрылась на замок.
Шаги удалились, как и голоса. Я даже не сразу поняла, что произошло. В первые
секунды облегчение даже испытала, что не заметили нас «братаны». А тут еще и
американец меня отвлек.
— Вы поняли что-нибудь? — спросил он. — На каком языке эти
люди разговаривают?
— На русском, конечно же, другого и не знают поди, уж не
полиглоты. А вы еще собирались идти без меня. Через раз понимаете, а все туда
же, — не упуская момента, принялась укорять его я.
— И все же, о чем они говорили? — невежливо перебил меня
американец.
— Один пацан выразил недовольство по поводу слишком хорошего
времяпрепровождения других — своих коллег.
— А при чем там открытка?
— Открытка, значит открытое помещение, — перевела я, — мол
все нараспашку, заходи и что хочешь бери, а второй отвечает, мол брать-то там и
нечего, сплошное барахло. Лучше, говорит, не ругайся, а дверь на замок закрой,
потому что пора бы уже и в злачное место податься.
И тут до меня дошел наконец смысл их беседы. Я бросилась к
двери и с силой дернула за ручку — без всякой пользы.
— Заперли нас! — закричала я. — Сволочи, заперли!
Американец ладонью зажал мой рот и торопливо зашептал:
— Тише, пожалуйста, тише — нас могут услышать.
Я же была не в себе от горя. Мой ребенок неведомо где, а мы
попала в ловушку. Вместо того, чтобы ребенка выручать, я в подвале сижу.
— Это все вы виноваты, — прошипела я. — Из-за вас я
вляпалась.
Американец тоже расстроился.
— Кто же знал, — оправдывался он. — В прошлый раз здесь все
было открыто, но может мы услышим еще что-то полезное.
— Услышим, как же. Они же ясно сказали, что собираются в
ресторане бухать, а не говорить вам здесь полезное. Вот-вот умру от разрыва
сердца.
— Вы так боитесь? — удивился он.
— Не боюсь, а переживаю.
— Успокойтесь, пожалуйста.
— Успокоиться? Не смешите меня! Вы не знаете как переживает
мать, когда теряет своего ребенка! Еще немного и наброшусь с кулаками на вас.
Он отодвинулся подальше и прошептал:
— Не надо, пожалуйста, это вам не поможет. Неприятное,
конечно, положение, но давайте предадимся Богу — все в его руках.
Услышав это, я взвилась.
— Неприятное?! Вы втянули меня в полное дерьмо, а теперь
советуете предаться Богу? — закричала я. — Думаете, это поможет?
— Уверен, что да.
Я заплакала, а что мне оставалось? Бездействие, в котором
вынуждена была пребывать, пугало больше смерти. Мой Санька, мой сын в руках
страшных людей, а я сижу в этом вонючем подвале и ничего не могу предпринять.
От этой мысли мне стало еще горше. Я плакала уже навзрыд,
приговаривая:
— Санька! Мой Санька!
— Санька — это кто? — спросил американец.
Я готова была его убить, но ответила:
— Это мой сын.
Ответила и завыла в полный голос. Американец испугался.
— Пожалуйста, плачьте тише, — попросил он.
— Идите к черту! — посоветовала я и назло заорала во все
горло.
Удивительно, что меня никто не услышал, кроме, естественно,
американца. Зато он заерзал и запыхтел.
Чувствовалось, что впал растерянность.
— Ну хорошо, — наконец сказал он. — Не люблю этим заниматься
и не должен, но раз ситуация требует — попробую.
