— Сделаем так, — сказала я. — Сейчас выйду у Тамаркиного
офиса, а вы езжайте по своим делам.
На лице американца отразился ужас, вызванный Марусиным
«Жигулем».
— Ну что же вы, — укорила я, — вон уже до высот каких дошли,
уже с человеческими слабостями не на шутку схватились, с похотью и гордыней
ведете борьбу, от материального практически отказались, так нельзя же пасовать
перед каким-то ничтожным «Жигулем».
— Я не пасую, но может мне лучше вас подождать. Вы
вернетесь, и мы продолжим поиски.
— Да нет, так не пойдет. Я должна встретиться с одним нехорошим
человеком, с мафиозой. У меня есть свои дела — что же, вы будете все это время
сидеть в Марусином «Жигуле»?
— Я буду молится, — заверил он.
«Ага, он будет молиться. Где молиться, ему все равно, а я?
Неужели я теперь должна возить его по всему городу на одном лишь незначительном
основании, что он не хочет справляться с „Жигулем“?»
— Так дело не пойдет, — повторила я. — Садитесь за руль и
поезжайте по своим делам. Я же займусь своими, а потом как-нибудь встретимся.
— Как? — наивно поинтересовался он.
— Не знаю, — ответила я, не имея вообще желания встречаться.
— Ах, вы же можете Доферти позвонить, — просветлев, вспомнил
американец. — Я, пожалуй, буду у него, а если даже и нет, он знает где меня
найти.
— Хорошо, — согласилась я, не испытывая никакой радости и не
собираясь в ближайшие годы этому чертовому Доферти звонить.
Мы расстались. Я отправилась к Тамарке, а мой монах, с
невероятными мучениями заставив двигаться Марусин «Жигуль» в нужном ему
направлении, исчез из моей жизни, как я тогда думала, навсегда.
* * *
Тамарка, как увидела меня, так сразу и закричала:
— Мама, ты невозможная! Теперь весь город ищет тебя!
— А что, Саньку уже нашли? — загораясь надеждой, спросила я.
Тамарка помрачнела:
— Нет, Саньку не нашли, но в твою квартиру позвонил «братан»
и сказал, что с тобой хочет поговорить ребенок. Баба Рая ответила, что дома
пока нет тебя и сама поговорила с Санькой.
— О, боже! — заламывая руки, воскликнула я. — Мой Санька!
Мой сын! Что сказал он?
Тамарка пыталась ответить, но я махнула рукой, мол к чему
посредники, и набрала номер своей квартиры. Трубку подняла баба Рая.
— Баба Рая! — завопила я. — Скорей, говорите, как мой
Санька? Что сказал он?
И баба Рая заговорила. С присущей ей въедливость она в
деталях охарактеризовала мое поведение, выдала несколько нецензурных эпитетов
моему темпераменту, прошлась насчет моего незавидного будущего и лишь после
этого остановилась на Саньке.
— Да я жа ж як услышала яго, сярдечко наше, так сразу жа ж и
не устояла на ногах — на тамбуретку плюхнулася, — с чувством сообщила баба Рая.
— Это понятно, — отмахнулась я, — а Санька? Что он вам
говорил?
— Говорил жа ж наш малец все так чудно, что я жа ж и не
поняла ничего.
— О, господи! — возмутилась я. — Баба Рая, совесть поимей! У
меня нет под рукой «тамбуретки»! Падать некуда, сейчас же говори, не обижают
его?
— Сказав, шо не обижають. И шоб не перживали за него,
сказав, — просветила баба Рая и снова начала меня ругать, награждая эпитетами,
без которых она ну просто жить не могла.
Я бросила трубку и вопросительно воззрилась на Тамарку. Та
пожала плечами:
— Сама ничего не поняла, кроме того, что Санька жив и
здоров. Мама, но как ты могла так пропасть? И что на тебе за одежда? Фи, это же
лет десять назад вышло из моды. О, ужас! Что за куртка? А брюки! Словно собаки
подрали тебя!
— Хуже, Тома, хуже, — призналась я. — Снова меня в реку бросали,
и снова спас меня мой йог.
Тамарка опешила:
— Постой, почему — йог? Ты же говорила, что он американец, и
у вас страшенный роман.
— Одно другому не мешает, как выяснилось — я имею ввиду не
роман, а национальность и религиозную принадлежность. Он американец и
одновременно веры непонятно какой, но по всему смахивает на йога. С романом же
ничего не вышло, я жестоко ошиблась — романа не было, нет и быть не могло — так
распорядился Бог. Но сейчас не время о том, я должна срочно Гургенову
позвонить.
Тамарка всплеснула руками и запричитала:
— Мама, ты невозможная! Никогда тебе не прощу, что ты
побеспокоила моего господина Гургенова.
— Он уже не твой господин, а мой, — заверила я.
— Боюсь, что да, — пригорюнилась Тамарка. — Два раза — вчера
и сегодня — звонил, про тебя спрашивал. Я всю ночь не спала, ждала вестей от
тебя, сидела здесь на телефоне.
— Судя по тому, что на часах девять утра, — отмахнулась я, —
об этом несложно догадаться, нет смысла и пояснять. Так рано ты еще никогда на
работу не приходила, но все же позволь мне позвонить нашему господину
Гургенову.
— Зачем звонить? Он ждет тебя в своем холдинге! — рявкнула
Тамарка и отдала водителю распоряжение поскорей меня туда отвезти.
* * *
Гургенов и в самом деле меня ждал, это было заметно по тому,
как он мне обрадовался.
— Куда вы пропали? — с тревожной улыбкой спросил он. — Нигде
не мог вас найти: ни у Тамары Семеновны ни дома. Возник вопрос об этом странном
американце, а вас нет и не у кого спросить.
— Об американце все узнала, — воскликнула я, не собираясь
ничего скрывать.
Уже десять минут спустя Гургенов узнал такие подробности, от
которых у него — человека бывалого — красные пятна стыда пошли по лицу.
— Неужели этот американец и в самом деле святой? — спросил
он, глядя на меня с недоверием. — Вы и в самом деле обнаженные в шалаше лежали…
— Он меня грел, — уточнила я. — Не давал мне спокойно
умереть.
— Да-да, — изумился Гургенов. — Он грел вас и все? Неужели
вы, как женщина неотразимая, не почувствовали эмоций с его стороны?
— Эмоций? — с обидой воскликнула я. — Да он просто
бесчувственный чурбан. Только о душе своей и думает. Чтобы ни произошло с ним,
все на свой аршин меряет. Казалось бы, чего проще: человек в воду упал.
— Вы же говорили, что он сам прыгнул, — напомнил Гургенов.
— Прыгнул-то сам, да его же вынудили, но я не об этом.
Казалось бы, ну упал человек в воду, так и что из того? Какие тут могут быть
выводы?
— О том, как не заболеть, — подсказал Гургенов.
