Каштановая Борода, с рожей сплошь залепленной пластырем и
уже одетая, мерно вышагивала из угла в угол. Рыжая же сидела у туалетного
столика перед большим зеркалом и, горестно охая о своей былой красоте, втирала
что-то туда, где до схватки со мной было лицо. Один глаз у нее заплыл и
явственно косил, чего раньше не наблюдалось.
«Неплохая работа, — удовлетворенно отметила я, — только,
похоже, не моя. Скорее всего Каштановая Борода на свою цыпку прогневалась…»
Я на всякий случай своего воскрешения обнаруживать не стала:
лежала и помалкивала, борясь с болью, тошнотой и уплывающим сознанием.
Наконец Каштановая Борода приняла какое-то решение.
— Надо американцу звонить, — сказала она. — Пусть американец
и думает что с ней делать, раз он оказался заинтересованный такой. Нет, ну
какова паскуда! — вдруг вспылила Каштановая Борода, больно пнув меня в бок.
Невероятным усилием воли удержалась я, чтобы не вскрикнуть.
— Васенька, может американец ошибается? — пропищала Рыжая
Борода. — Может госпожа Мархалева ни на кого не работает? Может случайно попала
к нам она?
Боже, как разъярилась Каштановая Борода: ногами затопала,
отпустила Рыжей подзатыльник, меня еще раз пнула ногой да как завопит:
— Случайно, мать твою?! Случайно три раза подряд?! Только
ты, дура, и можешь ляпнуть такое!
Рыжая Борода спасовала и начала оправдываться:
— Васенька, солнышко, не сердись, я так подумала потому, что
она, какая ни есть, а все же писательша. Зачем писательше в это дело
ввязываться? Ей бы сидеть да писать.
Не стану передавать, что сказала в ответ Каштановая Борода и
какие эпитеты она употребила. Здесь я промолчу, дабы не порочить чести и
достоинства современных писателей. Замечу лишь, что речи ее были возмутительны,
вопиющи и безобразны. Бог мой, как это слышать было тяжело! Лишь связанная я
могла пережить такое.
Справедливости ради сообщу: Рыжая Борода абсолютно была не
согласна, хоть и помалкивала. Она уж и не рада была, что своего Васеньку так
завела.
Наконец Каштановая Борода высказала все, что накопилось в ее
душе, и позвонила американцу. Судя по всему, американец сразу же пожелал знать
на кого я работаю.
— Откуда я-то могу это знать?! — выразила недоумение
Каштановая Борода. — Эта штучка по доброй воле не признается.
«Будто по доброй воле меня кто-нибудь спрашивал,» — обиженно
подумала я, стараясь не подавать признаков жизни.
Дальнейшие переговоры, к сожалению, недостаточно информации
дали. Поняла лишь одно: американец лично приехать не может, потому что в Питер
страшно спешит. Поняла и то, что каким-то неведомым образом умудрилась я сильно
дорогу перейти этому таинственному американцу: куда ни глянь, повсюду ему
мешаю. Он какую-то сложную интригу плетет, а я, сама того не ведая, то и дело
вмешиваюсь.
В общем, хуже пареной репы надоела я ему, и смерти моей
жаждет американец — аж от злобы заворачивается, а поделать ничего не может.
Во-первых, неуловима я. Во— вторых, что-то ему мешает в открытую меня
пришлепнуть. Почему-то вынужден он маскировать свои намерения. Непременно хочет
американец это сделать как-нибудь незаметно, вроде я сама взяла и умерла, а он
к этому вовсе непричастен. Но самое обидное то, что перед тем, как жизни меня
лишить, до смерти желает узнать этот чертов американец на кого я все же
работаю. Будто это не известно всей стране — куда ни плюнь, везде продают мои
книжки.
Короче, спутанная по ногам и рукам вдруг осознала я, что,
образно выражаясь, дело пахнет керосином.
Каштановая Борода после разговора с американцем тоже в
задумчивость впала, вновь забегала по комнате, что— то для себя решая. Но ее
проблема, видимо, незначительная была, потому что душевное равновесие
Каштановой Бороды в кратчайшие сроки восстановилось.
— Слушай меня, цыпка, — рявкнула она Рыжей Бороде, — пусть
эта стерва поваляется здесь — орлы вот-вот прибудут — а я в сортире пойду
посижу-подумаю. Да глаз с нее не спускай! — прикрикнула Каштановая Борода.
— Так она же без чувств, Васенька, — пискнула Рыжая Борода,
морщась от боли.
— Такая и без чувств что хочешь отчубучит. Приедут орлы,
будем ее пытать.
Похоже, Рыжая Борода испугалась.
— Пытать? Васенька? — жалобно вопросила она. — Васенька, как
же пытать?
— Да хватит тебе, — прикрикнула Каштановая Борода, — строишь
из себя… Нужно выпытать у этой стервы кто ее послал и куда она фотопленку дела.
Я ее обыскал. В карманах нет ничего. Интуиция подсказывает мне, что добром из
этой писаки говенной слова не вытянешь. Вот пусть специалисты и займутся ею.
Американец их уже к нам послал.
Мне сделалось дурно. Рыжей Бороде тоже.
— Пытать? Васенька! Пытать в моем доме? — гневно запищала
она.
Голос ее дрожал и в нем явственно слышались слезы. Ах, какая
тонкая натура!
Меня передернуло. От сострадания к себе и к Рыжей Бороде,
конечно же.
Но Каштановая Борода, видимо, отличалась суровостью. Ее мало
тронула душевная боль рыжей цыпки.
— Сторожи, и глаз с этой стервы не спускай, — приказала она,
отбыв в сортир.
— Как это сторожи?! — визгливо забеспокоилась Рыжая Борода.
— А вдруг она нападет на меня? Итак все лицо перед спектаклем изуродовала.
Какой из меня теперь пророк?
«Он еще и артист, пророков играет. Что за несносный тип?
Одни неприятности от этой нежной натуры. Вот спрашивается, зачем она, эта Рыжая
Борода, шум подняла?»
Каштановая Борода, конечно же, до сортира не дошла,
вернулась и рявкнула:
— Нормальный будет пророк, грима намажешь побольше. Да и
стерва эта в отрубе. Как она нападет? Она же связана.
— Васенька, я боюсь. Я все равно боюсь, — мямлила Рыжая
Борода.
Каштановая постояла в задумчивости и сказала:
— Ну хорошо, сейчас я ее к батарее примотаю накрепко. Ну, а
если что, бей чем-нибудь по башке и все дела.
Я пришла в ужас:
«Как это — бей? Опять — бей? Сколько можно?»
Видимо Рыжая Борода была со мной солидарна, потому что
спросила:
— Васенька, как бить?
— Молча! Не то на твоей роже вообще не останется кожи,
пророк ты мой ласковый, — и Каштановая Борода неприлично заржала.
Я же была близка к полной потере чувств.
Каштановая Борода не обманула: наржавшись досыта,
примотала-таки меня к батарее, Рыжая же стояла рядом и все не отставала с
вопросом: как бить?
