«На все у него есть ответ,» — подумала я и воскликнула:
— Как подрезает меня, очень чувствую, в отличие от ощущения
духовного роста.
— Я прошел этот путь и могу поделиться своим опытом, —
ответил монах.
«С ума сойду, если прямо сейчас начнет делиться,» —
испугалась я, но Бог меня спас.
Всевозрастающий хруст и звон под днищем Марусиной машины
давно уже волновал меня, но я себя успокаивала: «Маруся обещала, что подвесного
подшипника хватит на триста километров, а то и более.»
Порой я бываю удивительно глупа.
Такое случается и с умными людьми. Обещанные триста
километров истекли еще в прошлом путешествии. Как только монах пообещал
поделиться своим опытом, подвесной подшипник крякнул и вскоре после этого
предупреждения, на въезде в Калинин, его заклинило.
Началось невообразимое: крепление подшипника оторвало от
днища, и карданный вал, не сдерживаемый больше ничем, страшно замолотил по
кузову автомобиля, ветхость которого вполне соответствовала сумме, уплаченной
моим монахом сразу за все это, культурно выражаясь, транспортное средство.
Хвала отечественному производителю: «Жигуль» не развалился.
Он запрыгал по дороге, как необъезженный мустанг, распугивая аборигенов и
окраинных калининских собак.
Мой монах взялся за отложенный в сторону мешочек и принялся
творить молитву, оставив меня наедине с нашим общим горем. В глубине души я
поблагодарила его за оказанное доверие.
Между тем, скорость катящейся по инерции машины падала,
удары вала о многострадальный кузов редели, пока с последним, самым сильным и
сокрушительным, «Жигуль» не остановился посреди дороги на окраине Калинина.
— Приехали, — прокомментировала я ситуацию, жестом приглашая
американца покинуть автомобиль.
Он и не посмотрел на меня. Так сильно увлекся молитвой.
«Нельзя же, в самом деле, требовать от человека, увлеченно
беседующего с самим Господом, столь быстрого возвращения в реальность, да еще к
моей персоне, хоть и не лишенной духовного роста, но все же нудной,» — подумала
я и теребить монаха не стала, тем более что, как выяснилось, в его молитвах
сильно нуждался Ангира Муни, которого я сдуру самолично отправила в логово к
«братанам».
Однако, с автомобилем пришла пора расставаться. Знаками
указывая, что пора вытряхиваться из этого «чуда» материального мира, я подала
пример. Монах меня понял и, не прекращая молитвы, последовал за мной.
Таким образом мы и покинули Марусин «Жигуль», к которому я
беспричинно испытывала теплые чувства.
Хотя, почему беспричинно? Ни одна машина не вымотала из меня
столько нервов и сил. А если присовокупить к автомобилю его хозяйку…
Нет! Об этом лучше не вспоминать. Мне и «братанов» хватает.
«Жигуль» остался сиротливо стоять на грязной калининской
обочине, куда мы его совместными усилиями столкнули — монах при этом не
прекращал молиться. Я в последний раз глянула: автомобильчик как-то
перекосился, даже меньше вроде бы стал, выглядел жалко, убого. У меня сердце
дрогнуло, словно на похоронах старого друга: вот она, привязанность к
материальному миру. Привязываемся черт-те к чему, душу от Господа отвлекаем!
Однако, путь нужно было продолжать, а небо решило
«порадовать» нас мелким моросящим дождиком.
«Нет худа без добра, — усмехнулась я про себя, стирая мелкие
дождевые капли с лица, — не придется мучаться в Марусином „Жигуле“ с его хронически
неработающими дворниками.»
Я и монах смело устремились навстречу судьбе, но, не сделав
и нескольких шагов, монах мой, вдруг, остановился.
— Что случилось? — спросила я.
— Озарение! — подняв указательный палец к небу, строго
сообщил мне он. — Ангира Муни! С ним очень плохо!
— Какое же это озарение? — удивилась я. — Озарение — это
когда хорошо.
— Вы ничего не понимаете, — величественно возразил монах. —
Я все это время размышлял об Ангира Муни, о третьем ученике моего учителя, об
этом чистом преданном Господу. Он санньяси, он надел шафрановые одежды, обрил
голову, отрекся от всего чувственно-материального и предался чистому служению
Богу. Как могли вы послать его в тот город? Как могли вы подвергнуть его такой
опасности? Теперь с Муни случилось несчастье. Беда! Я чувствую в этом свою
вину!
— Чему быть, того не миновать, — философски заметила я.
Поскольку монах мой уперся и путешествовать железной дорогой
наотрез отказался, было решено приобрести подержанный автомобильчик. Наличности
у него было немного — всего пять тысяч долларов, — а на чеки
«Америкен-экспресс», составляющие сумму приличную, я не слишком надеялась.
Попробуй найди им применение в Калинине! К тому же я не собиралась приобретать
автомобиль в фирменном салоне.
Обнаружить в Калинине, да еще с налета, точку, торгующую
подержанными автомобилями, оказалось непростой задачей. Во всяком случае я с
ней не справилась. Видимо калининцы ездили за подобными покупками в Москву.
Однако, и здесь меня Господь не оставил: на автостоянке, сторожа которой я
допросила с пристрастием, удалось узнать, что у Кривого Фомы, живущего через
четыре дома, всегда есть на продажу несколько «путевых тачек».
К Фоме пришлось долго стучать. За дубовыми воротами,
навевавшими грустные мысли о штурмах и осадах, надрывалась пара волкодавов. Это
не остановило меня. Я проявила недюжинное упрямство, неистово лягая ворота и время
от времени поглядывая на своего монаха, творящего молитву на противоположной
стороне улицы.
Успех пришел неожиданно. Когда я уже была близка к отчаянию,
в воротах вдруг распахнулась калитка, и очередной удар моего каблука пришелся
точнехонько по коленной чашечке худого, заморенного нетрезвой жизнью мужичка,
правый глаз которого прикрывала черная пиратская повязка.
Гадать не приходилось. По громкому и выразительному мату и,
главное, по повязке я поняла, что имею дело с хозяином дома. И не ошиблась, это
был Кривой Фома, тут же доходчиво мне объяснивший, кто я такая есть после удара
по его коленной чашечке. Вот к чему приводит знание анатомии.
Я смиренно выслушала. Мои ссадины-синяки отлично
гармонировали с внешностью Фомы и прямо-таки диктовали стиль общения. Входя в
роль свойской бабы я рявкнула:
— Фома! Тачка, блин, позарез нужна. Клевая, недорогая и
срочно.
Зря я так спешила. Кривой Фома шипел и вертелся, потирая
ушибленное колено. За его спиной в проеме, дающем возможность обозревать часть
двора, вышагивал здоровенный парень до боли знакомого обличья. У меня заныло
под ложечкой — «братан»!!! Как только он успел сюда залететь?
«Влипла, дальше некуда, — подумала я. — Сейчас он увидит
меня и, конечно, обрадуется, а как поступить мне? Признать его или сделать вид,
что мы незнакомы? Станет ли он с этим мириться?»
