Бросила?! Если уж по справедливости, я бы его давно побила.
В подвале сидела? Сидела. А пользы? Ноль. Из-за этого монаха хватали меня,
топили, вязали все, кому не лень, даже гомики и Коляны…
А зачем мы перлись в Питер? Спроси его, сам не знает. Я как
последняя дура думала, что он в подвале что— то путное узнал… Совершенно не
приспособленный к нашей жизни человек. Господи, каких только напастей на меня
не свалилось из-за санньяси этого…
Теперь вижу, что и в самом деле он от всего мирского отошел,
дундук!
Настоящий дундук — ни под бок ни под голову, а я его,
чокнутого, вместо того, чтобы убить, не могу одного здесь бросить. Сейчас сдуру
начнет свою глупую проповедь читать — этот несчастный, этот святой человек,
тут-то его и повяжут. Боюсь, единственное, что сделал для него Господь, так это
послал меня. Теперь вижу, что Господь его любит, но меня-то Господь за что так
возненавидел?
— Ладно, — сказала я, — фиг с вами. Только давайте
условимся: проповедь свою отчитаете и сразу домой. И слушайтесь меня, что б
никакой самодеятельности. Только тогда буду вам помогать.
— Я согласен, — ответил монах (спокоен как слон, даже не
обрадовался), — только что вы называете самодеятельностью?
— Самодеятельность, это когда вы суете нос туда, где ни фига
не понимаете.
— Где не понимаю, нос совать не буду, — поспешил он заверить
меня со всей серьезностью.
— Хорошо, тогда слушайте. Будем искать аппаратную путем
логических умозаключений. Раз есть пульт, значит есть и электроэнергия, от
которой он работает.
— Вы инженер, вам видней, — выказывая уважение, согласился
он.
— То-то же.
Я задумалась.
«В самом зале вряд ли, на сцене я уже была, остаются
подсобные помещения…»
И тут я вспомнила: в конце коридора, находящегося за
металлической дверью, у стены я видела электрический щит. Может быть силовой, а
может быть и слаботочный. Хотя, вероятны комбинации.
— Нам надо бы проникнуть за металлическую дверь, но
неизвестно открыта ли она как раньше? — шепнула я.
И в этот самый момент из двери, о которой я говорила, вышел
здоровенный, заросший трехдневной щетиной детина. Он юркнул куда-то под сцену,
но нам с монахом не это было интересно.
— Видели? — шепнул мне монах. — Дверь не закрыта. Я должен
сейчас же в нее войти.
Мне стало обидно:
— Вы. А я?
— Ну и вы, если хотите.
— Нет, кто здесь командует? — возмутилась я.
— Вы, конечно, — заверил монах.
«С нами Бог,» — шепнула я и первой встала с лавки. Мы
направились к металлической двери и вошли в знакомый уже коридор. Я сразу
двинулась к щиту. Он был в нескольких шагах от той двустворчатой двери, в
которой ночью шел безобразный пир лжепророка. На этот раз дверь была закрыта.
Я, со страхом поглядывая на нее, повернула ручку дверцы щита
и… легко открыла его. Разноцветные жгуты проводов, ветвясь уходили куда-то
вверх, веером разбегаясь внизу от коммутационных устройств.
— Аппаратная, думаю, где-то наверху, — сообщила я, — а
здесь, в подземном этаже, разводки к исполнительным механизмам и проекционной
аппаратуре.
Монах в непонимании молчал, из этого следовало, что здесь он
мне не помощник, надо самой соображать.
«Внутри зала, — подумала я, — лестниц нет, исключая те, что
ведут на ярусы для слушателей. Однако ярусы, судя по всему, ограничены стенами
дома. Снаружи нет и намека на выносные лестницы…»
— Лестница наверх, в аппаратную, где-то здесь в коридоре, —
уверенно сказала я. — Скорее всего за одной из этих дверей.
И мы принялись дергать ручки все дверей подряд, исключая
знакомую, за которой не так уж давно шел пир горой. Мне вовсе не улыбалось
встречаться с лжепророком — вдруг он все еще бражничает.
Три двери были заперты, а за четвертой обнаружилась лестница.
Монах, как обидно, даже не восхитился моими дедуктивно-инженерными
способностями. Принял все как должное и, думаю, отнес успех на счет Господа. Я
же отдавать свои лавры Господу не пожелала и спросила:
— Что бы вы без меня делали?
Он оставил вопрос без ответа, жестом приглашая подняться по
лестнице.
Подниматься пришлось долго, по моим прикидкам на уровень
четвертого этажа, то есть под самую крышу. Лестница уперлась в небольшой темный
коридорчик, освещенный лишь полоской света, просачивающейся в щель приоткрытой
двери, куда я тут же и заглянула. Глазам моим предстала прозаичная картина: в
комнате, сплошь уставленной сложнейшей электроникой, сидели два типа. Один —
обычный бритоголовый бандюган размеров великих, второй — культурный субтильный
парнишка с очками на длинном тонком носу. Типы азартно резались в карты.
Физиономия бандюгана источала безмятежность, лицо же
интеллигента носило печать озабоченности. Он то и дело задерживал ход и
напряженно вглядывался в многочисленные индикаторы, мигающие всеми цветами
радуги. Отдельно от прочей аппаратуры стоял небольшой телевизор, развернутый
экраном к бандюгану. Там демонстрировалась убойная порнуха, явно подпольного
производства.
— Софья Адамовна, вы сможете во всем этом разобраться? —
прошептал монах, имея ввиду, конечно же не порнуху, а аппаратуру.
— Ну, во всем может быть так сразу и нет, — засомневалась я,
не желая с ходу расписываться в своей несостоятельности, — однако попробовала
бы. Учитывая мой талант и способности к наукам, чем черт не шутит.
И тут мой монах отодвинул меня от двери и… вошел в комнату,
вызвав шок у интеллигента и тупое удивление у бандюгана.
— Ты че, в натуре? — вопросил тот. — Иди, бля, вниз поклоны
бить.
Монах же остановился посередине аппаратной и сказал:
— Софья Адамовна, приступайте.
И я приступила: подошла вплотную к аппаратуре и уставилась
на нее, как баран на новые ворота.
Бандюган от наглости нашей просто онемел, но очень быстро
пришел в себя и выдал роскошный вариант русского площадного фольклора, стараясь
в основном для монаха, поскольку я была занята чрезвычайно. Монах мой, однако,
стараний бандюгана не оценил, отнесся к ним равнодушно.
Бандюган, отчаявшись пронять нас словами, бросился на монаха
с кулаками. Я в ужасе зажмурилась, но ничего не произошло, если не считать
того, что бандюган рухнул на пол и захрапел.
— Что вы с ним сделали? — изумилась я. — Он умер что ли?
— Слышите же, что храпит, — с легкой обидой ответил монах, —
значит спит человек. Я нажал на точку покоя, минут через сорок он проснется.
