Книга Иные измерения, страница 17. Автор книги Владимир Файнберг

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Иные измерения»

Cтраница 17

Вдруг замечаю, она подняла голову, настороженно следит за чем-то на потолке.

Там шныряет солнечный зайчик.

Не сразу соображаю, что это — отражение круглого стёклышка моих часов. Сняв их с руки, направляю ослепительный кружок света в тёмный угол — сначала к корзине с детскими игрушками, потом к дивану. Мурка кидается вслед. Замирает солнечный зайчик — замирает Мурка. Вся подобралась для прыжка, хвостик ходит ходуном. Стремглав кидается к цели.

Но зайчик уже на диване. С пола ей не видно, куда он делся. Тогда я перевожу его повыше — на спинку дивана. И вот она мечется за ним взад-вперёд по дивану, по его спинке, пытаясь зацапать лапой, ухватить зубками.

Помню, что пора работать. Было бы стыдно, если бы кто-нибудь застал меня за таким времяпрепровождением. Но сейчас я тоже как котёнок. Так азартно следить за прыжками этого пушистого сгустка жизни…

Направляю зайчик повыше — на висящую над диваном большую карту Палестины времён Иисуса Христа.

Мурка исхитряется прыгнуть ввысь со спинки дивана, достигает синевы Мёртвого моря. И соскальзывает с глянцевитой поверхности карты, плюхается на диван.

Теперь, когда зайчик медленно проползает мимо неё, она лишь в бессильном негодовании клацает зубками. Кажется, поняла, что зайчик неуловим, эфемерен.

Пора перестать заниматься глупостями. Нужно вернуться в свою комнату, усаживаться за работу.

Мурка уснула. Выдохлась. А я все гляжу на подрагивающее пятнышко солнечного света, думаю о том, что все, кажущееся доступным, материальным, зачем гонимся мы всю жизнь, пытаемся урвать, в конечном итоге такой же бесплотный фантом.

Горький вспоминал, как однажды подсмотрел сидящего на садовой скамье Антона Павловича Чехова. Тот с беспомощной улыбкой ловил шляпой солнечный зайчик. Бедный Чехов, умер от чахотки, совсем не старым!

…Надеваю часы, поворачиваюсь к окну и взглядываю в упор на солнце.

Люк

— Опять, корова, приклеилась к телевизору?! — донёсся из кухни голос матери. — Завтрак готов, марш за хлебом!

— Не пойду! — отозвалась Виолетта.

Она знала, что за этим последует. Но так не хотелось с утра пораньше бежать в магазин, а потом в школу. Вчера под предлогом совместного приготовления уроков до позднего вечера мерила у соседки-одноклассницы её платья, вместе смотрели концерт поп-групп по тому же телику, потом сражались в карты — в подкидного дурака.

Полчаса назад мать еле разбудила её, растолкала, заставила одеться. И вот теперь не по возрасту ядрёная, неумытая семиклассница с сонными глазами навыкате тупо смотрела на экран, где показывали рекламу зубной пасты и женских гигиенических прокладок.

— Виолетта, прекращай! Беги мыться и марш за хлебом! — Мать, ворвавшаяся из кухни, вырвала из её руки пульт, выключила телевизор. — Немедля иди мыться, от тебя пóтом воняет!

— От тебя самой воняет! — огрызнулась дочь. — Давай деньги. И чтобы на жвачку осталось.

Она лениво слезла со стула, прошла в переднюю, надела сапожки, насунула на голенища концы модных голубых джинсов с бахромой, сняла с вешалки оранжевую куртку-пуховку, вытащила из рукава красную вязаную шапочку. Одевшись, застыла у зеркала.

— Что стоишь-любуешься?! — гаркнула мать, подавая деньги и хозяйственную сумку. — Купишь батон и половину круглого, серого. Одна нога здесь, другая — там. Понятно?

— А на жвачку?

— Останется тебе! Иди наконец. …Тусклое ноябрьское утро было пустынно. На подмёрзшие за ночь тротуары и мостовую медленно падал снег.

В дверях магазина Виолетта столкнулась с выходящим оттуда стариком в линялом, надвинутом на лоб беретике, в чёрных очках с трещиной.

Они с матерью не раз видели это чучело в их квартале. Мать говорила, что это обедневший профессор, недавно похоронивший жену.

Когда Виолетта топала из магазина с хлебом в сумке и приторно-сладкой жвачкой во рту, она увидела впереди себя спину удаляющегося старика.

Он суетливо семенил со своей мотающейся авоськой с буханкой, припадая то на одну, то на другую ногу. Словно всё время нырял и выныривал.

Виолетта постепенно нагоняла его. Смешно было наблюдать за этой одинокой фигурой в летнем плащишке, подпоясанном каким-то перекрученным ремнём.

Чучело слепо переступило с покрытого наледью тротуара на край проезжей части, где было не так скользко, двинулось дальше вдоль бровки.

Виолетта почти поравнялась с ним, когда увидела — впереди у края мостовой чернеет что-то круглое.

Это был канализационный люк с откинутой рядом крышкой.

Две толстые женщины в оранжевых жилетах поверх телогреек стояли поодаль с ломиками в руках у разукрашенной изображениями золотистых драконов витрины китайской закусочной.

Старик неуклонно двигался прямо к люку.

Виолетта замерла. Челюсти её перестали разминать жвачку. Ещё можно было крикнуть, добежать до старика, отдёрнуть его, остановить…

Она жадно смотрела — что будет?

Вдруг старик исчез. Только беретик и очки лежали на белом снегу.

Виолетта прошмыгнула мимо толстых тёток и, лишь сворачивая к себе во двор, услыхала за спиной их вопль.

Записная книжка

К тому времени я уже знал, что в жизни каждого человека бывают полосы бед.

Всё началось с того, что в апреле умерла мама. Сразу после похорон выяснилось: моя книга, которая около четырёх лет лежала в издательстве и вот-вот наконец должна была выйти в свет, выкинута из плана выпуска, ибо её место заняло свежеиспечённое сочинение секретаря Союза писателей.

Сразила бессонница. Гудел от боли затылок, кружилась голова.

Знакомый врач измерил давление, заподозрил развитие гипертонической болезни. Я молча сидел перед ним.

— Ты стоик, — сказал он. — Улыбаешься… А я и не знал, что улыбаюсь.

— Боюсь, как бы не стать лежиком. После смерти матери я остался совсем один. И в довершение всего как-то вечером в пятницу обнаружилось: потерял записную книжку. Старую записную книжку со всеми телефонами и адресами. Обыскался — не нашёл.

На фоне того, что произошло, ничего особенно страшного. Но эта мелочь меня добила.

Каждый знает, тошнотворное дело — переписывать в новую записную книжку со старой переполнившие её номера телефонов и адреса. А тут и переписывать не с чего. Неизвестно, как восстанавливать. Тем более, что всегда старался не загружать память тем, что может хранить бумага.

Я уже не улыбался. И телефон молчал, как назло. Никому почему-то в голову не приходило позвонить мне.

Прежде чем неизвестно как восстанавливать связи с миром, нужно было для начала обзавестись новой записной книжкой.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация