— Нужно восстановиться после вчерашнего, — сказал он вслух.
Пригнувшись, запустил руку под столик. Вытаскивал и смотрел на просвет разнокалиберные бутылки.
— Сушь, как в пустыне египетской, — пробормотал он.
Вернулся к полкам, снял одну из склянок, где желтел настоянный на спирту золотой корень. Отхлебнув половину, обернулся. Брахман дожирал сардельку.
— И мне надо чем-нибудь закусить, — сказал Александр Иванович.
Сунул ноги в разношенные сандалии, откинул крючок с двери и оказался в своём огороженном рваными проволочными сетками «саду», где среди нескольких почерневших от зноя и несвоевременной поливки помидорных кустов в глиняных горшочках была размещена «плантация» кактусов пейотль.
Вычитав у Кастанеды о необыкновенных свойствах сока этого растения, якобы дающего при употреблении возможность переместиться на другие планы бытия, на одном из которых обитают люди-вороны, на другом — страшные боги латиноамериканских индейцев, Александр Иванович путём долгой переписки с ботаническими садами добыл-таки несколько чахлых сеянцев величиной с напёрсток. Один из них сожрал кот Брахман. Узнать, на каком плане тот побывал, не представлялось возможным. Кактусы росли крайне медленно, и Александр Иванович с трудом удерживался от соблазна изготовить из них волшебный эликсир.
Он отвернул кран ржавой водопроводной трубы, ополоснул лицо, полил из жестянки «плантацию», за содержание которой, как он прочёл в книге того же Кастанеды, где-то в Боливии можно было схлопотать десять лет тюрьмы. Потом просунул руку сквозь дыру в решётке, отделяющей его от столь же крохотного огородика соседки, оторвал прятавшийся в листьях огурец. Похрустывая им, вернулся в дом. Вскипятил воду в кастрюльке, насыпал в чайничек с отбитым носом щепотку самаркандского зелёного чая № 95, взял пиалушку, перенёс на столик к пишущей машинке и уселся продолжать свой ежедневный труд — перепечатку очередного мистического сочинения. В этот раз — о методике поднятия из копчика по позвоночнику волшебной энергетической змеи Кундалини.
Отхлёбывал чай, перешлепывал в трёх экземплярах текст с лежащей сбоку смутно различимой машинописи на папиросной бумаге.
К своей военной пенсии, в основном уходившей на распитие коньячка и водочки в чайхане городского парка, Александр Иванович прирабатывал продажей «эзотерички» — эзотерической литературы.
Продажа происходила на садовой скамейке у той же чайханы, а также на базаре рядом с торговцем глиняными свистульками или же дома у Александра Ивановича.
Покупали эзотерику преимущественно благодарные пациентки, которые желали направить энергию Кундалини, таившуюся у них в копчике, по нужному руслу, и городские интеллектуалы.
Он лечил самые разные болезни настоями трав и кореньев. Иногда удачно.
Местный Комитет госбезопасности просек источник распространения неподцензурной литературы. Александра Ивановича несколько раз вызывали в КГБ, проводили с ним профилактические беседы. Особенно беспокоило чекистов то, что он по паспорту серб, как бы иностранец. Однако выяснилось, что подозреваемый родился на Украине, отца своего, попавшего туда вследствие катаклизмов первой мировой войны, не помнит.
Спасла Александра Ивановича репутация городского сумасшедшего, справка о ранении в голову и наличие прикрученного к лацкану пиджака ордена Отечественной войны второй степени.
Тем не менее раз в квартал к нему заходил «кум». Интересовался здоровьем подопечного, словно невзначай проглядывал валявшиеся повсюду машинописные труды — нет ли антисоветчины, требовал чего-нибудь выпить и исчезал до следующего раза.
Иногда они встречались где-нибудь на улице.
— Аум мани падме хум! — издали приветствовал «кума» Александр Иванович своей загадочной фразой.
— Хум, хум, — торопливо ответствовал тот, пробегая, словно мимо незнакомого.
Поддерживать репутацию сумасшедшего было нетрудно. Но с течением времени Александр Иванович стал побаиваться действительно сойти с ума, ибо все чаще преследовала мысль: что будет, когда он умрёт, кто его похоронит? Все явственнее рисовалась картина того, как голодный Брахман обгрызает лицо или пальцы…
Где-то у него существовал взрослый сын от поварихи военного санатория в Сухуми, куда довелось съездить однажды по бесплатной путёвке, выданной собесом. Можно было жениться, переехать в Абхазию, иметь семью.
Но превыше всего ценил он собственную свободу.
Александр Иванович вытащил из пишущей машинки закладку, глянул на второй и третий экземпляры. Текст на них оказался почти неразличим. Нужно было менять копирку.
Он выдвинул ящик письменного стола. Копирка кончилась. На тощей стопке оставшейся бумаги валялась потрёпанная записная книжка.
Он взял её, начал растерянно листать. Потом перевёл взгляд на висящий у окна отрывной календарь. Было восьмое число.
Копирку, бумагу и даже ленту для машинки в качестве доброхотного даяния Александр Иванович получал в журнале «Крыша мира». Восьмого числа каждого месяца сотрудникам редакции выдавали зарплату. Это был повод для обязательного сабантуя в конце рабочего дня.
Такой день нельзя было пропустить.
Александр Иванович побрился электробритвой «Харьков», достал из-под матраца единственные брюки, снял с гвоздя на двери пиджак с орденом. И вытащил из кармана томик в зелёной клеёнчатой обложке.
Это было Евангелие. Подаренное ему вчера на прощанье московским журналистом.
Оставил книгу на столе, нахлобучил соломенную шляпу, прихватил папку с перепечатанными сочинениями Рамачараки и «Кавказскую йогу» безвестного автора. Вышел в город, чтобы, пока наступит время редакционного междусобойчика, заняться на базаре сбытом своей продукции.
«Евангелие всучил, — с неудовольствием пробормотал Александр Иванович. — Что я, Евангелия не читал?»
Читал он Евангелие. И Коран. И «Бхагавадгиту». Даже китайскую «Книгу перемен». Научился сидеть в позе лотоса. В похожей на чалму закрученной женской шапочке, которую выпросил у одной бухгалтерши — покупательницы его перепечаток.
…Потеснив незлобивого продавца глиняных свистулек, Александр Иванович маялся на базаре в конце длинного прилавка, где был разложен его машинописный товар.
— Аум мани падме хум! — периодически выкрикивал он. — Покупайте, кто ещё не купил. Последние экземпляры.
То ли из-за этого Евангелия, неизвестно зачем всученного ему на прощанье московским журналистом, то ли оттого, что настойка золотого корня никак не подействовала, он был, что называется, не в своей тарелке.
— Аум мани падме хум! Покупайте, кто ещё не купил.
За весь нестерпимо жаркий день он задёшево продал отчаянно торговавшемуся очкарику-студенту лишь экземпляр «Кавказской йоги». На эти деньги всё-таки можно было купить в прибазарной чайхане сто граммов водки и порцию пельменей-мантов. Но терзаемый жаждой и голодом, Александр Иванович нашёл в себе силы воздержаться от искушения. Нужно было отдать наконец в починку хлопающие отваливающимися подошвами сандалии и прикупить какой-нибудь рыбёшки для Брахмана.
