Книга Иные измерения, страница 61. Автор книги Владимир Файнберг

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Иные измерения»

Cтраница 61

Никто не обратил внимания на Филимонова. Ему стало жаль денег, потраченных на «мерседес».

Именно здесь, на этом самом месте, перед дверью кафе «Националь», он в своё время получил обидный пинок в зад от ноги разбежавшегося Вадима Кожинова — будущего критика. Поспорили за бутылкой вина о судьбах русской литературы.

Филимонов открыл застеклённую дверь со все теми же дореволюционными золотистыми завитушками в стиле модерн и ступил в кафе «Националь».

Кроме гардеробщика, никто не увидел его в плаще и шляпе. Медленно разделся, поправил косичку на затылке, получил номерок. Оглядел себя в зеркале, которое когда-то отражало его буйную шевелюру… Зато теперь, постаревший, он выглядел солидно со своим жёлтым атласным галстуком. Правда, лицо, туго обтянутое кожей, напоминавшей о том, что под ней таится череп, казалось злобным.

«Сволочи! — опять подумал он. — Они тут развлекались, пока я продавал орехи и мороженое, бедствовал».

Теперь ему было жалко и тех денег, которые он отдал за плащ и шляпу.

Особенно обидно стало, когда он вошёл в зал кафе. Всего несколько человек сидели за столиками, как бы подчёркивая этим пустоту зала.

Он сел спиной к окнам, за которыми маячил Кремль, лицом к двери, чтобы не упустить из вида каждого входящего.

Все здесь вроде осталось по-старому, как в те давние времена, когда юный Филимонов сиживал здесь с малыми деньгами и папочкой с тесёмками, где наготове лежали напечатанные на машинке юмористические рассказы. Заказывал порцию хлеба, сыр, кофе. И вновь начиналось великое ожидание счастливого случая: когда можно будет подойти к какому-нибудь известному литератору и попросить тут же, за столиком кафе, прочесть его рассказы. И если они понравятся, попросить пристроить их в какую-нибудь газету или журнал.

Филимонов и теперь был убеждён в том, что его юморески не уступали тем, что печатались в «Двенадцати стульях» «Литературной газеты» или в «Крокодиле». Но его не печатали нигде, никогда. Как сговорились. Обидно было: чем он хуже других? Хотя бы того же вечно суетившегося между столиками эстрадного автора Вени Рискина, который обделывал здесь свои делишки с нужными людьми, и при этом над его скетчами и репризами издевались, называя их «венерискинская болезнь».

А вон там у входа на кухню обычно сычом сидел Юрий Олеша. Однажды Филимонов набрался храбрости, подсел к нему, попросил посмотреть рассказы. Олеша взглянул на него, велел заказать сто пятьдесят граммов водки. Выпив водку и просмотрев рассказы, сказал: «Говно».

В другой раз Филимонов обратился с такой же просьбой к Михаилу Светлову. Подвыпивший поэт сидел в окружении шумной компании, жаждущей услышать очередную хохму остроумного человека. Неожиданно для Филимонова Светлов вытащил из папки первый рассказ и принялся читать его вслух. Филимонов униженно стоял у столика, слушал, как компания смеётся не над рассказом — над ним. Осмеянный, поплёлся к своему столику, и к нему подсел подвыпивший критик Вадим Кожинов. Посоветовал завязать с писательством, перестать портить воздух в русской литературе.

— Иди к чёрту! — огрызнулся Филимонов, покидая кафе.

— Мир праху твоему, бездарь! — кинул вслед Кожинов.

— Нет! Это твоему праху мир! — крикнул Филимонов, выходя на улицу.

Вот тогда-то Кожинов нагнал его, с разбега пнул ногой в зад.

После этого Филимонов перестал посещать кафе «Националь». Работал литсотрудником в заводской многотиражке. Начал подумывать об эмиграции, о том, что на Западе его творчество, может быть, оценят по достоинству.

Лет через пять не выдержал. Снова повадился ходить в кафе со своей папочкой. Теперь в ней лежали новые рассказы, более совершенные с точки зрения автора.

Ни Олеши, ни Светлова, ни Кожинова там уже не было. Зато среди постоянных посетителей появился некий Олег — вальяжный человек с женой-блондинкой, хранившей на запудренном лице следы былой красоты.

К этой парочке из вечера в вечер поочерёдно подходили мужчины. После чего один из них на два-три часа исчезал с женой. Потом она возвращалась. Ещё более запудренная.

В один из вечеров, когда жену опять увели, Филимонов решил познакомить со своим творчеством этого человека, который, по-видимому, обладал какой-то известностью, которого все знали.

Человек с недоумением выслушал просьбу Филимонова, развязал тесёмки папки, принялся читать рассказы, время от времени поглядывая на часы.

То был единственный случай, что Филимонова похвалили, угостили рюмкой коньяка. И когда вернулась запудренная женщина, представили как писателя. Однако добрый человек помочь опубликовать рассказы не брался, сказал, что он «работает в другой сфере».

И в самом деле, он был сутенёром, сдававшим за деньги собственную жену.

И вот теперь, через двадцать три года, Филимонов сидел, вспоминал.

Кафе постепенно заполнялось людьми. Незнакомыми, совсем не похожими на прежних.

И вдруг он услышал отчётливый, внятный призыв:

— Филя!

Какой-то седоватый человек, сидевший с газетой за отдалённым столиком, призывно махал ему рукой.

Удивлённый Филимонов расплатился с официанткой. Для солидности не спеша подошёл к незнакомцу. Тот предложил сесть, окликнул пробегавшую официантку, попросил принести бутылку красного вина, бутерброды с красной икрой.

— Видимо, мы с вами, Филя, остались здесь последними динозаврами, — сказал он брюзгливым голосом. Аккуратно сложил газету, сунул её в стоящий у ног портфель. — Вы меня не знаете, а я вас помню — подходили ко всем со своей папочкой. Верно?

— Где они все? — спросил Филимонов. — Умерли?

— По-разному… Филя, когда-то ты занял у меня десять рублей. До сих пор не отдал.

Филимонов вспомнил, как перед отъездом в эмиграцию сидел здесь голодный, а другим посетителям подносили знаменитые фирменные шницели с дольками апельсинов и ему так захотелось есть, что он заказал себе такой шницель. А денег при расчёте не хватило, и пришлось попросить десятку у одного из завсегдатаев, сидевшего с кинорежиссёром Тарковским за соседним столиком. Так он и уехал, не вернув долг.

Филимонов вынул бумажник, достал десятидолларовую купюру, вручил.

— Справедливо, — сказал незнакомец. — Наросли проценты.

Он налил себе и Филимонову вина, спросил:

— Преуспел?

Филимонов рассказал, что живёт в Лос-Анджелесе, подрабатывает в одной из кинофирм Голливуда, консультирует переводы сценариев с русской тематикой.

— А как же рассказы? Весь «Националь» знал про ваши рассказы.

— Никак, — нехотя сознался Филимонов. — Зато Бродский и Довлатов прославили русскую литературу.

— Угу, — все так же брюзгливо согласился собеседник. — Способные. Особенно Бродский. Однако зря эмиграция в своё оправдание впаривает сюда этих авторов. Их не признали и не могут признать народы России за своих.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация