— Рабочему некогда посещать ресторан. — Мужик засунул пилу в сумку и напористо, как против ветра, зашагал дальше.
Арбузный дух, видимо, достиг детворы. Все они уже стояли вокруг, безмолвно взирали то на арбуз, то на меня с Сашей.
— Кто хочет арбуз, пусть принесёт нож, — приказал я командирским голосом.
Перочинный ножик оказался у рыжего мальчика, лет десяти.
Пока мы с Сашей по очереди кромсали одну половину арбуза, набежала новая волна, теперь уже подростков. Глаза у них были не по-детски серьёзные, требовательные.
— Тебе не кажется, нам с нашей благотворительностью ничего не останется? — спросил Саша.
…И тут моя фантазия иссякла. Оказывается, всё, что касается благостной истории с арбузом, я бодро рассказывал своей двенадцатилетней дочке во время обеда. Выдумывал. Вернее, все это как бы само собой проходило перед моими глазами.
Статья
У плохих новостей своя скорость. Они добираются до нас быстрей, чем хорошие.
Как-то летом, с утра пораньше, ко мне ворвался приятель со свежей газетой.
— Смотри, что здесь написано!
Года не прошло, как был убит Александр Мень — мой духовный отец, с которым двенадцать лет мы братски дружили.
Когда я развернул газету и стал читать помещённую в ней статью об отце Александре, я помертвел. Там некий дьякон писал о том, что, хотя отец Александр и был неплохим священником, его книги, проповеди, богословские труды сомнительны.
В общем, таков был смысл злобного выступления, продиктованного ничем не прикрытой завистью к посмертной славе моего зверски зарубленного друга. А может быть, эту статейку заказали те, кто вдохновил убийц…
Летнее утро за окном померкло. Я понял, что оставлять без ответа эту подлость невозможно.
…Любопытно, что этот самый дьякон и теперь, как платяная вошь, продолжает ползать по страницам газет и журналов, по Интернету, по экрану телевизора, влезая со своим неудовлетворённым честолюбием в обсуждение любых общественных проблем. И пользуется любым поводом, чтобы снова и снова укусить отца Александра.
Нужно было что-то делать.
— Напиши ответ. Дай ему по мозгам! — сказал приятель.
— Мы — христиане…
— Ага! Отец Александр убит. Ответить не может. А мы будем помалкивать?
Статью в две с половиной страницы на машинке я написал.
Месяц то я, то он, то мы вместе возили её по редакциям газет. Там с сочувствием читали. Но публиковать отказывались. Откровенно говорили: «Убийство не раскрыто. Официального отношения Патриархии к трудам и деятельности отца Александра мы не знаем…»
От бесконечного унизительного хождения по редакциям я впал в отчаяние.
Но вот однажды раздался звонок телефона. Приятель не говорил — кричал в трубку.
— Записывай номер! Звони! Сейчас в Москву на месяц приехал из Парижа (была названа фамилия известнейшего диссидента, эмигрировавшего во Францию). Он — член редколлегии газеты «Русская мысль». Её читают во всех странах. Немедленно свяжись с ним, отдай статью. Она прозвучит на весь мир!
Конечно, я тут же позвонил.
Человек этот оказался любезен, прост. Сразу же пригласил к себе, продиктовал адрес.
Я собрался. Перечитал статью. Спустился с ней к своему «запорожцу» и поехал по Садовому кольцу, чтобы найти указанный дом невдалеке от Курского вокзала.
Был душный летний день. Ехал и думал об отце Александре, о том, что о нём узнают русскоязычные читатели во многих странах.
Отыскал дом. Припарковался.
Когда открывал дверь подъезда, вместе со мной вошёл человек в пропотевшей тенниске, который тащил стеклянную трёхлитровую банку из-под томатного сока. Судя по запаху, в ней было бочковое пиво.
— Вы случайно не ко мне? — спросил он, когда мы вместе вышли из лифта на третьем этаже.
— Наверное, случайно к вам, — улыбнулся я.
Подержал тяжёлую банку, пока он отпирал дверь.
— Прекрасно, — сказал он, ставя на стол стаканы. — Будем утолять жажду и наслаждаться роскошью человеческого общения!
— Мне не до этого, — буркнул я и протянул ему статью.
Он быстро просмотрел её, отложил в сторону.
— Ваша статья хороша уже тем, что она коротка. Отвезу её в Париж, отдам своей жене, которая член редколлегии «Русской мысли». Она всё решает. Напишите свой адрес, телефон. Мы вам сообщим.
Он налил пиво в стаканы. Принялся с удовольствием пить, рассказывать о том, как его арестовывали, конвоировали, гноили в лагере.
Это был лёгкий, весёлый человек, вырвавшийся на свободу и теперь поющий свою песню.
— Вам не доводилось знать отца Александра? — попытался я вернуть его к своей боли, своей теме.
— К сожалению, нет. Штука в том, что, с одной стороны, я слышал, что это был гениальный человек, с другой — вопросы религии, православия меня как-то не колышут.
— Понятно, — сказал я, вставая. — Значит, если статью опубликуют, меня известят?
— Ну конечно! Постойте! А вы читали нашу «Русскую мысль»? Сейчас получите от меня в подарок два комплекта за этот и прошлый год. — Он пал на колени, вытащил из-под дивана две перетянутые шпагатом пачки газет.
Я принял увесистый дар, простился и уехал.
Месяц трудолюбиво перелистывал газетные страницы. Читал статьи всемирно известных интеллектуалов из США, Германии, Англии — специалистов по России, кремленологов, священников Зарубежной Церкви. Почти в каждой из них раздражало словосочетание — «с одной стороны... с другой стороны...».
Страницы пестрели объявлениями о собраниях тех или иных эмигрантских организаций, некрологами — извещениями о смерти в Париже, Ницце или в Австралии бывших участников Белого движения — каких-то генералов от инфантерии, есаулов, а также родственников графов и князей «царствовавшего дома Романовых».
Я ушуршался страницами газет и стал подумывать — куда их выкинуть.
И вот он позвонил. Не понял, ещё из Москвы или уже из Парижа. Я был убеждён, что это известие о том, что моя статья наконец опубликована. Но он первым делом спросил:
— Ну, как вам наша «Русская мысль»? Прочли?
Конечно, можно было как-нибудь отвертеться, смолчать.
Я все же сказал:
— По-моему, в ней нет ничего русского и никакой мысли.
Он повесил трубку.
…Статью в защиту отца Александра так никто и не напечатал.
Человек с вёслами
Было раннее январское утро в южном городе.
Я вышел на улицу, сладостно ощущая на левом плече тяжесть деревянных весел. Придерживал их понизу. На другом плече висела брезентовая сумка с большой вертушкой из непотопляемой коры пробкового дуба, на которой была намотана крепкая леска, кончавшаяся длинным поводком-ставкой с крючками, замаскированными цветными птичьими пёрышками, и свинцовым грузилом. Ещё в сумке имелся бумажный пакет с ломтём хлеба, яблоком и фляжкой крепко заваренного чая.
