Книга Другой мужчина, страница 42. Автор книги Бернхард Шлинк

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Другой мужчина»

Cтраница 42

6

В Берлине он впервые ощутил страх, что несхожесть миров, в которых они жили, может поставить их любовь под угрозу. Они побывали в Мюнхене и в Ульме, на Боденском озере, в Шварцвальде и во Фрейбурге, и Сара рассматривала все внимательными, добрыми глазами. Она любила природу больше, чем город, и этот пейзаж на краю долины Рейна глубоко запал в ее сердце, это была любовь, как любовь к Анди, как горная тропа, замок Ортенау, Маркграфский край. Целый день они провели в термах Баден-Бадена. Там был вход отдельный для женщин и отдельный для мужчин, им отдельно делали массаж, они отдельно потели в сухой финской и влажной римской жаре, затем встретились в обрамленном колоннами центральном зале старых терм в бассейне под высоким куполом. Он еще никогда не видел ее идущей к нему абсолютно обнаженной. Как она была прекрасна — длинные черные волосы, ясное лицо, округлые плечи, полные груди, певучие бедра, чуть короткие, но прекрасной формы ноги. Как грациозно она шла — гордая своей красотой и одновременно смущенная, что он так открыто разглядывает ее. Как мило она улыбалась, иронично, так как знала толк в иронии, счастливая тем, что ею откровенно восхищаются, и исполненная любви.

В городах, где они бывали, она иронизировала над тем, как обстоятельно немцы описывали разрушения, которые принесла им Вторая мировая война.

— Да война уже пятьдесят лет как закончилась! Гордитесь тем, что в итоге вы и так стали самыми великими в Европе.

Проходя по пригородам, она иронизировала над маленькими белыми домиками с ухоженными садиками и аккуратными заборами, а когда они ехали по сельской местности, иронизировала над тем, что вокруг нет никакого хлама, ржавеющих автомобилей и изъеденных молью диванов, как это часто видишь в Америке возле небольших ферм.

— У вас все выглядит так, будто только что отстроено.

Ее смешила разметка на дорогах, она все время указывала Анди на ту тщательность, с которой граница парковки обозначалась заштрихованным треугольником, а здесь водителю, делающему поворот, проезд через перекресток указывался пунктирными линиями, а водителю, едущему по встречной полосе, — крестиками.

— Надо бы освободить ваши дороги от автомобилей и сфотографировать с воздуха — получились бы настоящие шедевры!

Сара говорила все это с улыбкой, и ее улыбка как бы приглашала его посмеяться вместе с ней. Он знал, что ирония была для нее способом познавать мир и что в Нью-Йорке она подсмеивалась над соотечественниками с не меньшим удовольствием — над дирижерами, хотя была в восторге от концерта, над слащаво-безвкусным фильмом, а потом плакала после его просмотра, и даже на следующий день при воспоминании о нем в глазах у нее блестели слезы. Она иронизировала даже над бар-мицвой младшего брата и одновременно волновалась за него, когда он читал в синагоге молитву и за обедом говорил о Торе и о своей любви к музыке. Анди обо всем этом знал, но тем не менее тяжело воспринимал ее иронию, для которой не было запретных тем. Он улыбался вместе с ней, но при этом мускулы его лица были напряжены.

В Берлине они жили у его дяди, который унаследовал виллу в Грюневальде и отдал в их распоряжение свою небольшую квартиру со спальней, гостиной, кухней и ванной. Однажды он пригласил их на обед, который приготовил сам, а в остальном не мешал им, полностью предоставляя самим себе. Но однажды вечером, когда уже собрались ехать в Ораниенбург, они столкнулись с ним в дверях.

— Ораниенбург? Что вам надо в Ораниенбурге?

— Посмотреть, как это было.

— А как это должно было быть? Точно так, как ты это себе представляешь, и именно потому, что представляешь. Я был пару лет назад в Освенциме, там нечего смотреть, ну абсолютно нечего. Несколько кирпичных бараков, между ними трава и деревья. И это все. Остальное вы додумываете, оно у вас в голове. — Дядя, учитель на пенсии, смотрел на них удивленно и сочувственно.

— Вот мы и проверим, что у нас в головах. — Анди засмеялся. — Давайте сделаем из этого познавательно-теоретическую проблему.

Дядя покачал головой.

— Ну, что ты так. Война закончилась пятьдесят лет назад. Не понимаю, почему мы все время бередим прошлое. Почему мы не можем перестать мусолить это прошлое, равно как и любое другое.

— Может быть, потому, что это особое прошлое? — Сара задала вопрос по-английски, но, к удивлению Анди, поняла разговор, происходивший на немецком.

— Особое прошлое? У каждого народа есть свое прошлое, которое он считает особенным. Несмотря ни на что, прошлое, обыкновенное и особое, творят люди.

— Да, для моих родственников как раз немцы и сотворили это самое «особое» прошлое. — Сара холодно посмотрела на дядюшку.

— Конечно, это было ужасно. Ну так что, из-за этого жители Ораниенбурга, Дахау или Бухенвальда должны иметь ужасное настоящее? Люди, которые родились много лет спустя после войны и которые никому ничего не сделали плохого? Потому что особое прошлое места, где они живут, вспоминается и ставится им в вину? Но к чему все это? Твоя подруга — американка, а для американских туристов Европа нечто иное, чем для нас. Вы пойдете в итальянский ресторан, что там на углу? Приятного вам аппетита.

Сара молчала, пока они не нашли столик и не сели.

— Надеюсь, ты не такого же мнения, как твой дядюшка?

— Какого такого же мнения?

— Что не нужно бередить прошлое и что его не бередили бы, если бы евреи всех не накручивали.

— Разве не ты говорила, что война вот уже пятьдесят лет как закончилась?

— Понятно. То есть ты того же мнения.

— Нет, я не того же мнения, что мой дядя. Но все не так просто, как тебе кажется.

— И насколько же это сложно?

У Анди не было никакого желания вступать с Сарой в дискуссию.

— Нам обязательно об этом говорить?

— Ответь только на этот вопрос.

— Насколько это сложно? О прошлом нужно помнить, чтобы оно не повторялось, о нем нужно помнить, потому что этого требует уважение к жертвам и их детям; холокост, как и война, был пятьдесят лет тому назад; какая бы вина ни лежала на поколениях отцов и детей, поколению внуков не в чем себя винить; кто, находясь за границей, скажет, что он из Ораниенбурга, тому не позавидуешь; молодежь называют неонацистами только потому, что им надоело слушать про «немецкую вину», — правильно все это воспринимать, я считаю, совсем не просто.

Сара молчала. Подошел официант, они сделали заказ. Сара продолжала молчать, и Анди увидел, что она тихонько плачет.

— Эй, — сказал он, наклонился к ней через стол и обнял за шею. — Ты ведь не из-за нас плачешь?

Она замотала головой.

— Я знаю, что ты не хотел меня обидеть. Но все это совсем не сложно. Истина всегда проста.

7

Анди не хотел признаться себе, но в Ораниенбурге действительно чувствовал себя так, как предсказывал дядя. То, что он видел, не потрясало. Потрясало то, что происходило с ним. Вот это действительно потрясало. Сара и Анди молча шли по лагерю. Через некоторое время они взялись за руки.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация