Каждый раз, возвращаясь из многочисленных командировок, в которые меня посылало издательство, я вспоминал этот сон. Я сидел в такси, думал о сгоревшем доме, переполнялся надеждой и одновременно пребывал в растерянности, потому что не знал, какой другой жизнью мне нужно зажить.
Однако дом мой стоял целехонек, и я продолжал вести прежнюю жизнь.
6
Однажды летним вечером, вернувшись из командировки, я увидел перед своим домом Макса. Рубашка у него была кое-как заправлена в брюки, волосы всклокочены, и весь он был какой-то потерянный и несчастный.
— Ты что здесь делаешь?
— Я… мама… — Он махнул рукой в сторону чемодана, стоявшего рядом с бетонной коробкой для мусорных баков. — Мама сказала, чтобы я пожил у тебя.
— У нее новый друг? — Я покачал головой. — Ничего не получится, Макс. Пойдем, я отвезу тебя домой.
Он не произнес ни слова, когда я взял его за руку, поднял чемодан, пошел к машине, усадил его на сиденье и тронулся с места.
— Она с ума сошла. А вдруг я бы задержался в командировке?
— Она позвонила в издательство, и ей сказали, что ты вернешься домой сегодня вечером.
— Ей такого не могли сказать. Никто не знал, когда я вернусь, просто завтра утром мне нужно быть в издательстве.
Мы выехали на автомагистраль. Солнце уже скрылось за Пфальцскими горами, однако вечернее небо было еще ярко освещено. После поездки я чувствовал себя усталым, и мне хотелось посидеть дома на балконе и пораньше лечь спать, мне было жалко Макса, жалко себя.
— Мамы нет дома.
— Как так?
— Мама с новым другом улетела во Флориду. Он оттуда приехал. Она сказала, что если ты не оставишь меня у себя, то можешь отвезти меня в воскресенье к Инге — она в воскресенье вернется из отпуска.
Сегодня был вторник. В среду и четверг я на полную катушку занят в издательстве, в пятницу мне надо ехать в Мюнхен, а из Мюнхена на выходные я хотел съездить отдохнуть на озере Кимзе.
— А что со школой?
— А что?
— Как ты утром доберешься до школы и как днем вернешься в квартиру?
— Мама об этом ничего не сказала.
Я доехал до развязки, сделал круг, потом еще один и наконец во второй раз за этот день поехал в сторону дома. Макс молча сидел рядом со мной.
— Ты долго меня ждал?
— Они высадили меня в два часа. У них самолет в пять улетал. Возле дома были дети, и мы вместе поиграли.
— Ты что-нибудь ел?
— Нет, мама сказала…
— Не хочу больше слышать, что сказала мама и чего она не сказала.
Макс снова умолк. Обычно он даже в кино не мог усидеть на месте, а в пиццерии канючил до тех пор, пока не подавали пиццу. Я остановился у «Макдоналдса» и купил гамбургер, картошку и кетчуп. Дома мы сидели на кухне, ели и не знали, о чем нам говорить.
— Завтра нам рано вставать. В восемь мне надо быть в издательстве, а перед этим я тебя отвезу в школу.
Он кивнул.
— Я постелю тебе постель. У тебя все с собой? Зубная щетка, спальный костюм, чистое белье на завтра, тетрадки и учебники?
— Мама ска…
Тут он вспомнил, что я слышать больше не хочу, что сказала и чего не сказала Вероника. Я открыл его чемодан, выложил пижаму и одежду на следующий день, выдал ему новую зубную щетку, потому что своей у него не оказалось. Пока он чистил зубы, я постелил себе на диване, а ему уступил свою кровать. Он быстро почистил зубы; я обратил внимание, что он хотел улечься еще до того, как я закончу возиться с постелью и выйду из комнаты. Он забрался под одеяло и спросил:
— Ты расскажешь мне сказку?
Можно ли десятилетнему парню еще рассказывать сказки? Я попытался рассказать ему легенду о Хильдебранде, который возвращается домой спустя много-много лет и встречает другого рыцаря. Этого рыцаря зовут Хадубранд, он — сын Хильдебранда, и он не помнит своего отца, как и отец не помнит сына. Он правит теперь этой страной, и он в бешенстве, что чужеземец не приветствует его с должным почтением, на которое вправе рассчитывать правитель. Они сходятся в поединке и бьются, пока оба не выбиваются из сил. Тогда Хильдебранд спрашивает Хадубранда, как его зовут и какого он роду-племени, и говорит ему, что он его отец. Однако Хадубранд не верит ему; он считает, что отец его умер, а Хильдебранда принимает за обманщика. Поединок их продолжается.
— А что дальше?
Старая легенда увлекла Макса, привыкшего к комиксам и к кино, и ему хочется знать, чем все закончилось.
— Хильдебранд, обороняясь от смертельного удара Хадубранда, ударил его мечом и смертельно ранил.
— Ой, как страшно!
— Да, так однажды подумали и певцы, которые сохранили эту легенду. И с тех пор они стали петь иначе, они пели о том, что оба рыцаря узнали друг друга, обнялись и расцеловались.
7
Вот так Макс и стал жить у меня. Поездку в Мюнхен я отменил. В среду, четверг и пятницу я отвозил его на машине в школу, а после занятий забирал домой. На выходные мы вместе поехали сначала на трамвае, потом на электричке, связывающей оба города, а потом вместе прошли пешком десять минут от конечной станции по пешеходному мосту до школы, чтобы Макс мог самостоятельно добираться утром. Мы проехали и по маршруту школа — мое издательство, и в понедельник Макс сам доехал до моей работы, пообедал со мной в столовой и потом в соседнем кабинете делал уроки. В понедельник вечером пришло письмо от Вероники, в котором она сообщала, что вернется через семь недель. Я надеялся, что у Макса за семь недель не пройдет чувство, что он у меня в гостях, и он не начнет относиться к этому как к чему-то само собой разумеющемуся, а значит, будет вести себя примерно.
Какое там. С каждым днем Макс вел себя все живее, своенравнее, требовательнее. Ему больше нравилось делать уроки не в моем кабинете, а в соседней пустовавшей комнате. Ему больше нравилось играть с ребятами, с которыми он познакомился, когда ждал меня перед домом, чем делать уроки. Когда я заканчивал работу, он непременно хотел пойти со мной в бассейн, в кино или в гостиницу: ему очень нравилось сидеть в гостиничных креслах и попивать поданную официантом колу.
Чем беспокойнее он себя вел, тем спокойнее становилась моя жизнь. Желаний у меня оказывалось все меньше. Я меньше работал, и, несмотря на это, все как-то обходилось. Я перестал встречаться с женщинами из «Одиссеи» и прекратил поиски, не искал больше ни теней, ни подобий великих женщин, не искал соблазнов смерти, не тянулся к прекрасным волосам и благоухающим платьям, не хотел встречи со скромной дочерью и ее все понимающей матерью. Я реже выходил из дома и основательнее обжился в своей квартире и на кухне. Макс ложился спать в девять часов, я рассказывал ему сказку, и он засыпал. Я не уходил ужинать в ресторан, не сидел и не ждал, пока подадут еду и принесут счет, а питался дома, потом мыл посуду и еще часа два-три мог заниматься всем, чем хотел.
