Она положила ладонь на папку.
— Мама не вела дневников. Она хранила письма — письма своих родителей, своей лучшей подруги, моего отца и наши с сестрой письма. Несколько писем написаны человеком, о котором я не знаю ни кто он такой, ни где они познакомились.
Она поднялась из-за стола.
— Оставляю вас одного. Позовите меня, когда закончите.
Я раскрыл папку.
10
Глубокоуважаемая фройляйн Беата!
Все имеет свои причины. Имеет свои причины и то, что Вы находитесь в тех краях, в которых мир цел и невредим, а я пребываю там, где век вывихнулся из суставов. Имеет свои причины и то, что мы встретились друг с другом. И то, что Вы меня не любите, тоже имеет свои причины.
Вы сказали мне об этом три дня назад. Сказали с такой добротой, с таким изяществом и теплом, что я по-своему счастлив, хотя и не обрел того счастья, которое искал. Можно любить кого-то и быть нелюбимым и воспринимать это как несправедливость. Однако существует справедливость безответной любви.
Я прибыл на позиции вчера вечером, а с раннего утра начался бой. Великолепно!
Благодарю Вас, что Вы в ту пору, когда я был рядом с Вами, позволили мне сделать Вас наперсницей моих мыслей. Вы позволите Вам писать?
Ваш Фолькер Фонланден
17 января 1942 года
Следующие письма, написанные с перерывом в несколько недель, были примерно того же содержания: несколько фраз о мире в целом, несколько фраз о войне, несколько фраз о Беате. Фолькер Фонланден сравнивал Беату с утренней зарей, с вечерней и утренней звездой, с теплым дождем, с воздухом после грозы, с глотком воды после дня, проведенного под палящим солнцем, и с теплом очага после ночи, проведенной на снегу. Мне очень понравился пассаж об утренней заре.
Нет, Беата, Вы вовсе не напоминаете мне ту утреннюю зарю, которая медленно наступает и постепенно заливает весь мир ярким светом. Есть ведь и другая утренняя заря, она длится недолго и отличается особой силой, прогоняет ночь в один миг, сгоняет с полей туман и дает дню возможность вступить в свои права. Вы напоминаете мне именно такую утреннюю зарю. Однажды в одной стране произошла революция, и сигнал к ее началу дал своим выстрелом военный корабль, и этот выстрел определил победу революции, и назывался этот военный корабль — «Аврора», то есть утренняя заря. Вы ведь знаете, что одним только словом Вы можете устроить революцию, переворот в моей жизни, ведь правда?
Потом, где-то с конца лета, письма на время прекратились. Письмо, присланное к Рождеству, поясняет, что произошло. По этому письму можно понять, что письма, написанные весной и летом, отозвались в сердце Беаты и вызвали в нем новые чувства.
Дорогая Беата!
Прошлой зимой я писал тебе, что ты открыла мне глаза на то, что существует справедливость безответной любви. Что, по-твоему, я имел под этим в виду?
Безответная любовь не успокоится до тех пор, пока не отвергнет ту любовь, которая когда-то ее отвергла. Таким вот образом она творит справедливость, в ином случае она этой справедливости не заслуживает.
Мы прекрасно провели с тобой лето, но что прошло, то миновало. Будь счастлива! Возвращаясь на фронт, я встретил девушку, которая мне приглянулась. Ты знаешь, как это бывает.
Фолькер
Рождество 1942 года
Следующее письмо пришло через полтора года. К нему приложена вырезка из газеты.
Моя глубокоуважаемая, дорогая Беата!
Не сердитесь за тот портрет, который я здесь набросал. Я знаю, Вы не любите привлекать к себе внимание и не хотите, чтобы это делали другие. Но я написал эту вещицу не поэтому. Я написал ее не для Вас, а для воинов на поле брани. Разве Вы не будете хоть немного гордиться тем, что Ваш образ стоял перед моими глазами, а теперь он будет стоять перед глазами этих воинов?
Мне кажется, Вы обязаны гордиться.
Ваш Фолькер
12 июня 1944 года
Статья занимала половину газетной страницы, называлась «Мы сражаемся и за это» и была подписана Фолькером Фонланденом.
Она не любит меня. Она сказала мне об этом, когда я в последний раз был дома в отпуске. Я ей нравлюсь, но я не тот, о ком она мечтает, и она знает, что встреча с ним еще впереди, и она ждет его. Иногда я спрашиваю себя, где воюет этот человек: в Италии, во Франции или в России? А может, он воюет где-то здесь, бок о бок со мной? У этой девушки светлые волосы, голубые глаза и веселые губы. Она любит смеяться, и смеется громко. По ее высокому лбу сразу видно, что за ним живут хорошие мысли, а по подбородку заметно, что ее волю никогда не сломить. Когда рвутся бомбы, она храбро смеется и продолжает делать свою работу. У нее крепкие руки, и она умеет трудиться. Она высокая, стройная, и когда ты видишь ее походку, тебе хочется пригласить ее на танец.
Она не любит меня. Однажды она полюбит моего фронтового товарища, того, кого она ждет. А меня однажды полюбит другая девушка. И она тоже задорно смеется, когда падают бомбы. И она тоже трудится не покладая рук, трудится, расчищая завалы, трудится на фабрике и в поле. И она тоже ждет меня, но пока она об этом еще не знает.
Многие из нас сражаются, защищая своих жен и детей. Мы знаем, что каждый выстрел, который поражает врага, каждое удачное наступление, каждая крепкая оборона защищает дорогих нам людей. У тебя нет ни жены, ни ребенка? У тебя нет подруги? У тебя есть подруга, но она любит другого? Ты любишь девушку, а она тебя не любит? Пусть ты и не знаком еще с ней, однако где-то есть прекрасная немецкая девушка, которая назначена тебе судьбой. Девушка, которая дерзко смеется и трудится не покладая рук, которая ждет тебя. И ее нужно защищать так же надежно, как жен и детей твоих товарищей.
Мы сражаемся и за это, за счастье, о котором еще не ведаем, не знаем, когда и как оно к нам придет. Однако мы уверены, что придет.
К следующему, последнему своему письму Фолькер Фонланден снова приложил вырезку из газеты, однако в предоставленных мне бумагах я ее не нашел. Она где-то затерялась.
Дорогая Беата!
Быть может, Вам будет интересно то, о чем я недавно написал. Куда ни посмотришь, все рушится, и все подвержены этому разрушению. Словно бы мы, люди, превратились в дома.
Что нам пепел и развалины наших домов! Будем праздновать и радоваться тому, что нерушимо и что будет сопровождать и укреплять нас на нашем пути.
Надеюсь вновь увидеться с Вами.
Ваш Фолькер
16 марта 1945 года
Однако кроме писем в папке были и другие бумаги. Я обнаружил там двадцать страничек машинописного текста под названием «Железное правило», подписанного Фолькером Фонланденом и не имевшего датировки. Были ли это те мысли, наперсницей которых стала для Фолькера Фонландена Беата? Но для кого они были предназначены? Только для наперсницы Беаты, или для собственного размышления, или для университета?
