— Как-то я сидела в камере и держала на руках Сузан. Вдруг дверь в камеру распахнулась. Я сжалась, думая, что меня опять поведут бить. Но охранники бросили на пол женщину, которую чуть не запинали до смерти. Ее лицо было покрыто кровью из глубоких порезов, из дырки в голове текла кровь. Ей просверлили череп электродрелью. Ей вырвали три ногтя, а к ногам прижгли столько сигарет, что в камере тут же запахло горелым мясом. Этой женщиной была Раша.
Мы все ухаживали за ней, чтобы спасти. Она едва не умерла. Наконец одна из женщин убедила охранников отвести ее в больницу. На следующий день ее вернули в камеру, но она была без сознания, и нам пришлось приложить все силы, чтобы вернуть ее к жизни.
Через три дня Раша пришла в себя. Как только она открыла глаза, наше положение ухудшилось.
Разрешилась загадка моего паспорта, конфискованного в Трайбиле. Оказывается, это был паспорт Раши. Год назад она заявила о том, что его украли. Ее посадили в тюрьму, и тайная полиция, уверенная в том, что раскрыла шпионскую ячейку, пыталась заставить нас свидетельствовать друг против друга.
Алия горестно покачала головой.
— Допросы стали еще более жестокими, чем раньше. Сначала нас мучили по отдельности, затем стали допрашивать вместе. Тюремщики выдирали у Раши ногти и требовали признаться, кому она продала паспорт. Они прижигали сигареты о мои голые ноги, настаивая на том, что я шпионила вместе с Рашей. Но это неправда, и мы не знали, что им говорить, какое имя назвать. Мы уверяли их в том, что ни в чем не виноваты, но они злились еще больше и с остервенением пытали нас.
Алия подняла подол платья и закатала рукава, чтобы показать, как ее пытали. Женщины-тени ахнули. Руки и ноги Алии были покрыты глубокими незаживающими ранами. Она сказала, что на животе, ляжках и ягодицах раны еще ужаснее.
Майада со страхом осознала, что мучители Алии раздели ее, чтобы унизить. Она заподозрила, что ее изнасиловали, но не спросила об этом, потому что ни одна мусульманка никогда не признается, что ее обесчестили.
Алия рассказывала:
— Нас с Рашей почему-то переводили из одной тюрьмы в другую. Тяжелее всего пришлось в моем родном городе, в Басре. Я была так близко к дому и не могла туда пойти — ужасней пытки не придумаешь! Я знала, что моя семья живет всего в нескольких кварталах от тюрьмы, где я томилась. — По щекам Алии катились слезы, но она продолжила: — В Басре начались волнения: люди хотели свергнуть Саддама. Правительство обвинило их в мятеже, и полицейские арестовали тысячи людей. Военные сносили дома и сажали их обитателей в тюрьму. Арестовывали целыми семьями, Мужчин, женщин и детей бросали в камеры, предназначенные для вдвое меньшего количества людей. Люди мучились от тесноты, истощения и болезней. Я видела, как около дюжины детей медленно умерли от жажды. Я пыталась защитить Сузан, прикрывая ей личико абайей, но в этом возрасте дети не могут день и ночь неподвижно сидеть на руках у матери. Однажды она начала кашлять. Из носа у нее потекла какая-то жидкость, глаза покрылись сухой пленкой. Вскоре моя малютка плакала не переставая. Она ужасно кашляла и перестала отвечать мне. Я была уверена, что она может умереть в любую минуту.
Несмотря на болезнь дочери, меня исправно водили на допросы. Добрые сокамерницы вызвались присмотреть за девочкой. Впервые в жизни я не чувствовала ударов плетки. Я хотела, чтобы они быстрее начали меня пытать, ведь когда все закончится, я смогу вернуться к ребенку. Как-то я вбежала в пыточную и заорала: «Ну, давайте, давайте!» Это был единственный раз, когда тюремщик отложил плетку и приказал мне возвращаться в камеру. Я была не в себе. Я не могла думать ни о чем, кроме дочери.
Хвала Аллаху, Сузан выжила. На следующий год положение немного улучшилось: брат познакомился с человеком, который знал одного из охранников Саддама, и тот достал информацию о том, где нас содержат. Брат три месяца носил взятки, и наконец ему разрешили меня навестить. — Алия обвела рукой свои вещи. — Он принес одежду, молельный коврик, одеяло, еду и получил разрешение забрать Сузан из тюрьмы. Теперь моя девочка живет с братом и его женой. Я никогда не забуду, как она кричала, когда брат взял ее из моих рук и ушел из тюрьмы, но все же я так рада, что теперь она в безопасности!
Алия заплакала, а Самара погладила ее по спине и закончила рассказывать за нее:
— Наша Алия — образованная женщина. Она биохимик. Ее даже наградили несколькими дипломами. Ей запрещали преподавать в школах, потому что она не член партии «Баас», но она давала частные уроки.
Алия завыла в голос:
— Мой муж был инженером, а сейчас работает пекарем. Я — учительница. Но гнию в тюрьме. Когда я выйду отсюда, дочь будет взрослой женщиной. А ведь я ничем не навредила правительству!
Все женщины в камере залились слезами, сочувствуя Алие.
Они услышала, как за стеной набожный ваххабит Ахмед начал читать вечерние молитвы. Вдруг они сменились воплями.
Майада была в таком состоянии, что тут же вскочила на ноги и схватила за руку Самару.
— Они его убьют! Они его убьют! — закричала она.
— Нет, — тихо ответила Самара. — Они сделают нечто похуже, особенно для правоверного мусульманина.
Майада не поняла, но потом услышала, как охранники вытащили Ахмеда в коридор и остановились напротив двери в их камеру. Затем они по очереди изнасиловали его. Майада была в ужасе. Жестокое изнасилование продолжалось больше часа. Наконец Майада услышала, как один из охранников, заржав, как гиена, сказал Ахмеду: «Расслабься. Теперь ты — жена трех мужчин, и ты должен удовлетворить всех нас».
Глава четвертая. Саддам Хусейн
Голова у нее все еще раскалывалась от криков Ахмеда. Майада молча сидела, глядя на то, как женщины-тени по одной отходили от Алии. Та неподвижно сидела на полу, хотя Самара предложила ей разложить постель и припасы, которые Алия небрежно свалила в камере. Но она, сцепив пальцы и положив руки на колени, внимательно смотрела на них. Майада поняла, что, наверное, она думает о дочери и о том, что ей никогда больше не случится обнимать и оберегать ее, потому что, когда Алию выпустят из Баладият, Сузан сама, скорее всего, будет женой и матерью.
На секунду Майада позавидовала отчуждению Раши, ведь сама она впитывала истории других женщин-теней, и бремя их горя усугубляло ее собственное.
Но, думая об этом, Майада все же понимала, что уже искренне привязалась к сокарменицам и никогда не сможет разлучиться с ними. Самара, к удивлению Майады, предложила ей омыть лицо и руки водой из маленького ведерка. Мрачное настроение немного улучшилось. Она знала, что заключенным не разрешают держать острые предметы, но она уже убедилась в том, что Самара способна творить чудеса, и спросила, нет ли в камере ручного зеркальца.
Та взглянула на других сокамерниц, затем кивнула, повернулась и стала рыться в своих вещах, которые она прятала в складках грубого военного одеяла. Радостно хмыкнув, она с гордым видом обернулась, держа в руке маленькое сломанное зеркальце. Самара энергично помахала им и прошептала:
