После тех домов и предприятий, что я успел увидеть в Джелалабаде, меня приятно удивило зрелище, открывшееся мне, когда наша машина подъехала к вилле муллы Нураллы. Она была прекрасна. Кто мог ожидать увидеть подобную роскошь посреди обветшалых лачуг Джелалабада? Ослепительно белый дом оказался гораздо больше, чем я ожидал. Мы вылезли из грузовика, и мулла Нуралла повел нас внутрь.
Интерьеры были просторными: двадцать пять комнат, и в каждой комнате чисто и красиво. Я надеялся, что мне выделят отдельную спальню. Я по натуре одиночка, но, имея столько братьев, редко находил желанное уединение. Однако мои надежды обратились в прах, когда отец согласился с муллой Нураллой, что до тех пор, пока не выяснится, насколько серьезна угрожающая отцу опасность, нам всем лучше спать в подвале, где было холодно и темно.
Мулла Нуралла велел своим людям принести в одну из комнат подвала две односпальные кровати. Я должен был спать здесь вместе с отцом. У нас имелась одна маленькая ванная на двоих. Люди отца спали в соседних комнатах, таких же темных и мрачных. Мулла прислал повара, чтобы он готовил нам. Я был разочарован, хоть и нисколько не удивлен, услышав, что отец распорядился подавать нам самые простые блюда.
Мне не терпелось исследовать город, но соображения безопасности вынуждали нас с отцом и всех его людей оставаться добровольными пленниками, проводя все время либо в доме, либо в окруженном высокими стенами саду — и так целых две недели. Стараясь скрасить нам наше уединение, мулла Нуралла проявлял в полной мере знаменитое афганское гостеприимство и навещал нас каждый день, уговаривая отца отведать самых изысканных блюд. Но отец, разумеется, не соглашался.
Ни словом, ни делом мулла Нуралла никогда не переставал доказывать свою огромную привязанность к отцу. Пережитые вместе в дни войны испытания создали между ними нерушимые узы дружбы. Их разговоры позволили мне лучше понять прошлое моего отца.
Было очевидно, что отец и мулла Нуралла — очень близкие друзья. Отец проявлял в разговорах с ним невероятную откровенность. Он коротко рассказал о вынужденном отъезде из Судана и признался с глубокой грустью, что вложил все свои ресурсы и энергию в проекты, направленные на обеспечение благосостояния Судана. Впервые я слышал, чтобы он с кем-то делился своими тревогами.
— Друг мой, меня беспокоит мое будущее. Я многое потерял. У меня большая семья. Много последователей, у которых тоже есть жены и дети. И все они зависят от меня.
Нетрудно было догадаться, что, имея трех жен и множество детей, а также занимаясь весьма широко религиозной и политической деятельностью, отец тратил на это огромные деньги. Но я никогда всерьез не задумывался о проблемах отца, в основном потому, что был занят преодолением трудностей в своей собственной жизни.
Мулла Нуралла поклялся в верности отцу.
— Усама, ты единственный человек, не родившийся в Афганистане, кто столько лет предан нашей стране в такие неспокойные времена. — Он помолчал и улыбнулся. — Пусть ветер рассеет твои тревоги, Усама. У тебя будет дом в Афганистане до конца твоих дней. Когда ты вознесешься в рай, все члены твоей семьи тоже смогут считать Афганистан своим домом. Я гарантирую твою безопасность и безопасность твоей семьи и твоих последователей. Оставайся во дворце, сколько пожелаешь — здесь тебе всегда рады.
Чтобы продемонстрировать свое уважение и признательность, мулла Нуралла вскоре подарил отцу огромный участок земли в Джелалабаде, сказав:
— Я хочу, чтобы ты принял от меня эту землю. Построй здесь дом. Привези сюда семью и друзей. Ты почетный пуштун!
И в качестве заключительного широкого жеста он подарил отцу целую гору в Тора-Бора!
Отец был очень доволен и признателен человеку, не забывшему его вклада в защиту свободы афганского народа.
Как только мулла Нуралла убедился в нашей безопасности, мы переехали в старый дворец. К тому времени мне до смерти надоела красивая вилла, где мы были заперты в четырех стенах. Я жаждал увидеть хоть что-то новое, и старый дворец показался мне очень славным. Он идеально располагался — стоял на берегу реки Кабул, а вокруг росли старые раскидистые деревья. Из окон дворца открывались просторные равнины, рядом в изобилии были раскиданы прелестные сады. Везде, куда ни падал взгляд, пестрели буйными красками яркие цветы.
Хотя старый дворец и был в неплохом состоянии, он не походил на грандиозные особняки, которые обычно связаны в наших представлениях с королевскими особами. Но я был доволен — по сравнению с другими домами Джелалабада наш являл собой верх роскоши.
Дворец представлял собой прямоугольное двухэтажное здание и все еще сохранял следы того яркого белого цвета, в который его когда-то выкрасили. Этот цвет олицетворял богатство — белыми были самые дорогие дома Джелалабада. Плоская крыша дворца напоминала мне о домах Саудовской Аравии и Судана, а кроме того, это было весьма кстати: отец любил осматривать окрестности с крыши.
Прямо от входа начинался широкий коридор, устланный красной ковровой дорожкой. Холл был заставлен стульями причудливой формы. С двух сторон коридора располагались десять комнат, девять из них были обставлены элегантной классической мебелью и выглядели богато, но слишком отдавали стариной. Я предположил, что эти комнаты занимала когда-то королевская семья. Десятую комнату превратили в кухню. Самое интересное, что в каждой комнате имелась своя отдельная ванная — это было весьма необычно для тех времен, когда строился дворец.
Тщательно изучив весь первый этаж, мы поднялись по лестнице на второй этаж — он оказался копией первого, только без кухни. Стены во всех комнатах выбелены, полы покрыты красными коврами того же рисунка, что в коридоре. Самым приятным для меня было то, что электричество и водоснабжение исправно функционировали. Конечно, отец предпочел бы таскать воду из реки и, натыкаясь на все вокруг, ходить при свете мерцающих газовых ламп. Им все сильнее овладевала навязчивая идея, что все современные удобства и достижения техники плохо влияют на мусульманина. С того самого дня, как мы покинули Судан, я знал, что когда-нибудь мать, другие жены отца и братья с сестрами присоединятся к нам, перебравшись в Афганистан, и желал, чтобы этот день наступил поскорее. Однако меня расстраивала мысль, что им придется поселиться в убогом жилище где-то на горе Тора-Бора.
Но я представлял себе и радость братьев, когда они смогут играть здесь, в этих садах, и плавать в реке. Впрочем, эти мечты вскоре лопнули как мыльный пузырь, когда отец сказал мне:
— Омар, мы недолго пробудем здесь. Вскоре мы отправимся на гору Тора-Бора, чтобы заявить права на свои владения. Там мы и будем жить.
Я потерял дар речи. Если в Джелалабаде в тот момент было относительно безопасно, то большая часть Афганистана все еще бурлила в котле гражданской войны, и старейшины разных племен дрались друг с другом за власть над всей страной. Я понятия не имел, найдем ли мы мир и спокойствие на горе Тора-Бора или окажется, что она тоже охвачена войной.
Даже если в том районе и не шла война, из того, что я слышал, следовало, что гора Тора-Бора была весьма пустынным местом — камни да пещеры. О чем думал отец, собираясь поселить там свою семью? Если старшие мальчики и смогут жить в таких трудных условиях, то что будет с матерью, тетями и малышами? Жизнь в горах мало подходит для женщин и детей.
