Возможно, она и хотела бы обвинить во всем того, кто вскарабкался на ее балкон, но по совести не могла этого сделать. Он не заставлял и даже не уговаривал ее. Он просто показал ей шанс, а она им воспользовалась, естественно и не задумываясь. Другая женщина, может, постаралась бы отыскать его и рассказать о том, что он сделал, но ее передергивало при одной только мысли об этом. Нет, она потеряла здоровье, но не гордость.
Уголком глаза София заметила, что на палубе появилась ее мать. Она закрыла глаза и притворилась, будто спит. Осталось всего несколько дней, а потом она будет дома и сможет запереться в своей комнате, разжечь камин и сидеть у огня столько, сколько захочет. И на этот раз она обязательно убедится, что дверь на балкон крепко закрыта.
* * *
В белом свадебном платье, сложив на коленях затянутые в перчатки руки, она сидела на кровати и ждала, когда на лестнице раздадутся шаги и за ней придут, чтобы отвести ее к жениху.
Платье она сшила сама. Корсаж с высоким воротом был украшен кружевами и вышивкой, а талия подчеркнута множеством мелких складочек. В зеркале оно казалось даже чересчур изящным для ее крупной фигуры. Она знала, что Майкл считает такие платья непрактичными и вообще транжирством, но она шила его для себя, а не для него. Она работала над ним особенно старательно и в каждый стежок вкладывала надежду на то, что все у них получится и ей удастся идти по дороге, которую она сама выбрала. От фаты она отказалась. Замуж ей хотелось выйти с открытыми глазами.
Снизу, из подъезда, до нее донеслись мужские голоса и смех. Пора.
Она прижала ладонь к груди и нащупала массивный медальон за корсажем. Сейчас вместо потерянной записки в нем лежала вырезка из газеты с заметкой «ТАЙНА ПРЕСТУПЛЕНИИ У ТАНЦЕВАЛЬНОГО ЗАЛА». Она вложила ее туда, чтобы помнить о своих ошибках и о пути, с которого теперь сворачивала.
Никаких новых упоминаний о состоянии Ирвинга ей не попадалось, хоть она и просматривала газеты. Она понятия не имела, жив ли он и разыскивает ли еще полиция того, кто на него напал. Даже сейчас, спустя почти месяц, выходя на улицу, она каждый раз боялась, что ее могут арестовать.
Анна после того происшествия не вернулась на работу. Радзины послали к ней домой маленького Аби, и там хозяйка сообщила ему, что девушка собрала вещи и уехала, не сказав никому ни слова. Миссис Радзин заявила, что до смерти беспокоится за нее, но мистер Радзин возразил, что дело есть дело, и вскоре в пекарне появилась девушка по имени Руби. У Руби были кроткие, коровьи глаза, и она нервно смеялась каждый раз, когда кто-то смотрел на нее, но зато она была послушной и молчаливой, что устраивало мистера Радзина.
Сейчас они все были там, внизу, в гостиной: Радзины, и Руби, и квартирная хозяйка, и Майкл с небольшой группой своих друзей.
«Ты никого больше не хочешь пригласить?» — спросил ее Майкл. Она улыбнулась и покачала головой. Кого еще приглашать? Некого, кроме единственного человека, который знает ее лучше всех.
Дверь открылась, и она вздрогнула. Худой старик в темном костюме смотрел на нее.
— Вы, наверное, мистер Шаль? Майкл мне много о вас рассказывал.
— Пожалуйста, называйте меня Джозеф, — с доброй улыбкой попросил старик.
Она встала и взяла его под руку. Она была выше его на целый фут, но все равно чувствовала себя маленькой и неуверенной. А что, если нервы у нее не выдержат? Нет! Женщина выпрямилась, крепче взялась за его руку и заставила себя шагнуть вперед.
Вместе они вышли из комнаты.
* * *
Иегуда Шальман свел Голема вниз по лестнице, стараясь держать себя в руках. Это оказалось непросто — ему все время хотелось расхохотаться. Когда Майкл Леви попросил его быть посаженым отцом невесты, ему потребовалась вся его немалая воля, чтобы сохранить серьезное лицо.
— Конечно, если только она согласится, — едва сдерживая смех, ответил он.
Еще неделю назад он сам казался себе мишенью какой-то космической шутки, но теперь пришел его черед веселиться. Смущенная невеста, которую он сотворил своими собственными руками!
Он подвел ее к жениху; тот уже стоял перед одетым в черное мировым судьей. В гостиной было довольно жарко, и молодые люди, не слишком озабоченные приличиями, успели снять пиджаки. Шальман с удовольствием последовал бы их примеру, но этого он не мог себе позволить. На левой руке, прямо под локтем, у него была толстая повязка, которая, сними он пиджак, стала бы заметной, особенно если через бинт опять начнет просачиваться кровь. Но все эти неудобства казались ему совсем небольшой платой. Потому что посмотрите-ка на нее! Глуха как пень ко всем его мыслям и желаниям и даже понятия не имеет о том, кто он и чего хочет. Все получилось именно так, как он задумал.
Решение он, как всегда, нашел в своей драгоценной пачке обожженных листов. Провозившись с ними три ночи, он понял, что его спасет особый символ, начертанный на амулете, который носят на шее. Но амулета под рукой у него не нашлось, и он решил изобразить символ над сгибом локтя. Шальман, конечно, ожидал, что это будет не слишком приятно, но к такой пронизывающей боли не был готов, — казалось, нож проходит сквозь тело и терзает его душу. Следующий день он провел в постели, борясь с тошнотой и вздрагивая от приступов боли в руке. Но дело того стоило! Теперь он мог спокойно следить за ней и не волноваться, что Леви неожиданно решит привести свою молодую жену в приютный дом.
«Когда-нибудь я уничтожу тебя», — как можно отчетливее подумал он, глядя на невесту, но она спокойно стояла и смотрела на потного судью, бубнящего что-то по-английски. Время от времени Майкл с нервной улыбкой оглядывался на нее, она же, напротив, была серьезна, как сотрудник похоронного бюро. Шальман попытался представить, что говорят о ней люди. «Здравомыслящая женщина». «Спокойная», «Не из тех, что станет скалить зубы и кокетничать». Как будто все это было чертами ее характера, а не внешними признаками ее ограниченной сущности. Удивительно, что ей удалось продержаться так долго и не дать себя раскрыть. Какой же дурак этот Леви, умудрившийся влюбиться в нее.
Мировой судья возвысил голос, и Шальман разобрал слова «мужем и женой», а потом раздался всплеск аплодисментов, и вот Леви уже держит в объятиях это существо, одетое в белое, и целует ее. Сухо улыбнувшись, мировой судья отвернулся. Его работа была закончена.
Шальман смеялся вмести со всеми и радовался, что ему известно то, чего не знает никто. Ему понадобится еще день, для того чтобы полностью восстановить силы. А потом начнется следующий этап его поисков. Что бы ни связывало Голема с Бауэри, что бы ни пытался скрыть от него умерший дядюшка Леви, он это обнаружит. Тайна хранится где-то здесь, в этом городе, и только и ждет, чтобы ее раскрыли.
21
— Мариам, — спросил Арбели, — вы знакомы с Надией Мунсеф, матерью Мэтью?
Он сидел за столиком в кофейне Фаддулов и, несмотря на жару, прихлебывал обжигающий кофе. Мариам знала, что Арбели приходит, только если хочет что-то обсудить, и потому держалась поблизости, натирая и без того безупречно чистые столы; Саид тем временем обслуживал других клиентов.
