— Да, если ты скажешь, что есть надежда, — с трудом выговорил Абу Юсуф.
— Надежды никогда нет, Джалал ибн Карим, — засмеялся ибн Малик. — Просто что-то можно сделать, а чего-то нельзя. — Он подбородком указал на Фадву. — Неси ее сюда и следуй за мной. Посмотрим, что тут можно сделать.
Нагнувшись, он ухватил овцу за задние ноги и потащил в пещеру.
То, что Абу Юсуф посчитал сначала просто небольшим углублением в склоне, оказалось целой цепью связанных между собой, освещенных факелами пещер, уходящих вглубь горы. Пока они шли за ибн Маликом, Фадва мычала и крутилась у него в руках, словно пытаясь избавиться от чего-то, что видела только она. Горящие факелы пахли животным жиром и выплевывали густой черный дым, заполнявший проходы.
В одной из пещерок ибн Малик остановился и жестом велел Абу Юсуфу положить девочку на убогую подстилку. Тот подчинился, стараясь не обращать внимания на грязь вокруг, а потом беспомощно смотрел, как ибн Малик начинает осмотр. Фадва отталкивала его руки, пока он не влил ей в рот какую-то жидкость, после чего она расслабилась и успокоилась. Тогда он начал снимать с нее одежду. Делал он это совершенно бесстрастно, но все-таки Абу Юсуфу хотелось оттащить его в сторону и пробить ему голову, как овце.
— Изнасилован только ее рассудок, но не тело, — объявил ибн Малик через некоторое время. — Рад заверить тебя, что она все еще девственница.
Глаза Абу Юсуфа залило красным.
— Заканчивай поскорее, — буркнул он.
Ибн Малик снял с девушки повязку и открыл сначала один, а потом и второй ее глаз. Абу Юсуф внутренне сжался, ожидая, что дочь закричит или ее вырвет, но она была по-прежнему тиха и спокойна.
— Очень интересно, — произнес ибн Малик голосом, похожим на мурлыканье.
— Что?
Человек-скелет приказал ему замолчать жестом, так похожим на тот, который делала Фатима, что Абу Юсуф едва не рассмеялся. Желание исчезло, как только ибн Малик внезапно оказался верхом на его дочери. Обеими руками он широко раскрыл ей глаза и заглянул в них, коснувшись ее грязным лбом. Несколько долгих минут они вглядывались друг другу в глаза, не мигая и даже не дыша. Абу Юсуф отвернулся, не желая видеть, как ибн Малик, словно уродливое насекомое, сидит на груди у его дочери. Дым от факелов забивал ему нос, проникал в легкие, и у него начала кружиться голова. Прислонившись к стене, он закрыл глаза.
Через некоторое время — он точно не знал какое — Абу Юсуф услышал движение за спиной и, обернувшись, увидел, как ибн Малик поднимается на ноги. Старик улыбался, и его глаза горели мальчишеским восторгом.
— Я ждал этого всю свою жизнь, — признался он.
— Ты сможешь ее вылечить?
— Да-да, конечно, это легко, — нетерпеливо кивнул ибн Малик, и Абу Юсуф, упав на колени, заплакал, — но не сейчас. Нет, не сейчас. Тут кроется что-то важное. Мне нужно все обдумать и выработать план, стратегию.
— Стратегию для
чего?
Ибн Малик снова обнажил в улыбке свои черные обломки:
— Для того, чтобы поймать джинна, который сделал это с твоей дочерью.
22
Через два часа после отбоя человек, известный как Джозеф Шаль, проснулся в темной спальне приютного дома. Весь день он являл собой пример трудолюбия, распределял одеяла, койки и куски мыла и полоскал посуду на кухне. На вечерней проверке он вычеркнул имена из списка и уладил неизбежные споры, а потом добрался до своей койки и погрузился в глубокий благодарный сон. Но теперь, когда он снова оделся и зашнуровал ботинки, роль Джозефа Шаля сползла с него, как вторая кожа. Время близилось к полуночи, и день Иегуды Шальмана только начинался.
С той самой ночи, когда под влиянием опиума он совершил свои открытия, его усилия наполнились новым смыслом. Шальман понимал теперь, что ранее ошибался, представляя цель своих поисков как нечто неподвижное, спрятанное в середине запутанного лабиринта. Сейчас его глаза открылись. Чем бы оно ни было, оно
перемещалось.Это нечто можно было носить с собой или даже передать кому-нибудь, сознавая это или нет.
Для начала он вернулся на Бауэри в надежде поймать след там. Целую неделю по ночам он бродил по крышам: еще одна безымянная душа среди многих прочих. Но след, прежде такой свежий, уже начал выдыхаться. Даже Конрой, торговавший ворованным товаром, утратил свою притягательность и казался лишь относительно интересным.
Но Шальман не собирался опускать руки. Когда-то он нашел след совершенно случайно. Он сделает это и еще раз.
Он попытался снова, на этот раз заходя гораздо дальше — туда, где с вывесок уже исчезали буквы еврейского алфавита. На этих улицах было куда меньше движения, редела и совсем исчезала толпа, в которой можно спрятаться, и Шальман чувствовал себя незащищенным. Но без риска нет и победы: скоро волшебная лоза потянула его на север, мимо длинных зданий с колоннами к большому открытому парку, посреди которого высилась огромная освещенная арка, чьи белые, как алебастр, стены буквально сочились интересом. Цель его поисков побывала где-то здесь, и совсем недавно.
Почти час он изучал арку, стараясь понять ее значение. Может, раньше она была частью здания или воротами в древний, ныне исчезнувший город? Какая-то нечитаемая цитата на английском была выбита на одной стороне, но Шальман почему-то был уверен, что она не подскажет ему ответа. Он даже рискнул пробормотать несколько коротких формул, открывающих невидимое, но ничего не обнаружил. Арка просто нависала над ним всей тяжестью своего мрамора. На вершине ее был вырезан большой орел, который холодно смотрел на Шальмана одним глазом. Встревожившись, он поспешил уйти из парка и направился прямо в приютный дом, где упал на койку еще до рассвета.
Он вернулся к арке через несколько ночей, но, как и в случае с Бауэри, ее притягательность заметно упала. Поэтому он пошел дальше на север, сворачивая на улицы, бегущие вдоль Пятой авеню, улавливая тут и там движения лозы. Ему приходилось прикладывать усилия, чтобы сосредоточиться, но окружающие пейзажи то и дело отвлекали его внимание: монументальные гранитные здания, огромные зеркальные стекла. Как может улица тянуться на много миль без единого поворота? В этом было что-то неестественное, и по спине у него бежали мурашки.
В конце концов волшебная лоза привела его еще в один парк, на этот раз засаженный деревьями и уставленный бронзовыми фигурами в античных одеждах. Тут и там на газонах спали бездомные, но ни один из них его не заинтересовал. Пришлось возвращаться в приютным дом, куда он и прибыл, глубоко погруженный в меланхолию, словно опять гонялся за неуловимым дядюшкой Майкла Леви.
И это было еще одной ниточкой в запутанном клубке его поисков: неведомая связь между их целью и новоиспеченной миссис Леви. Он, кстати, заметил, что к ее мужу волшебная лоза не проявляет ни малейшего интереса. Хава изображала из себя обычную новобрачную. Может, голем столь же удачно скрывает и вторую жизнь? Это, по крайней мере, прояснило бы вопрос о том, как она проводит ночи.
