Мороженщик тем временем рассматривал стоящие вдоль границ парка дома, чьи верхние этажи выглядывали из-за деревьев.
— Сегодня этот вид нравится мне больше, чем в прошлый раз.
— Ты же сам сказал, что был тогда в не лучшей форме.
Салех вспомнил и дом на Пятой авеню, и присыпанный инеем сад:
— Кажется, той ночью ты тоже встречался с женщиной?
— С другой, — покачал головой Джинн.
Тут какая-то мысль, похоже, пришла ему в голову. Он остановился, опять покачал головой, точно стыдясь чего-то, и повернулся к Салеху:
— Вдруг ты когда-нибудь снова здесь окажешься. Я был бы признателен, если бы ты зашел к Софии Уинстон и передал ей мои искренние извинения. За мое поведение.
— Я?
Салех чуть не засмеялся, представив, как стучится в величественные двери особняка. Кажется, Джинн не понимает, что он даже не говорит по-английски.
— А больше никому не надо передать твои извинения?
— О, целой куче народу. Но тебя я попрошу только о Софии.
Они свернули с проезжей дороги на тропу, скрытую под аркой из гигантских, переплетенных верхушками деревьев, прошли мимо статуй очень серьезных мужчин — поэтов или философов, судя по тому, что все они держали при себе книги и перья и смотрели слепыми глазами прямо в небо. Вид этих каменных лиц кое-что напомнил Салеху, и он извлек из кармана маленькую серебряную фигурку:
— Я нашел ее в твоей комнате. Мне стало интересно.
Он протянул фигурку Джинну, но тот отклонил его руку:
— Оставь ее себе. В конце концов, серебро что-то стоит.
— Неужели ты хочешь, чтобы я ее расплавил?
— Она ведь не удалась. Никакого сходства с настоящим.
— Есть сходство, — не согласился Салех, — и вообще, зачем оно нужно? Может, это портрет какого-то совсем нового животного?
Джинн только пренебрежительно фыркнул.
Арка из деревьев закончилась, а сама тропа сбегала по ступенькам и проходила под мостом. А за мостом Салех уже видел приближающуюся с каждым шагом фигуру: статую женщины с опущенной головой в тени двух распростертых крыл.
— Я видел ее той ночью, — сказал он даже не своему спутнику, а сам себе. — Я тогда подумал, что это ангел смерти явился за мной.
Он почувствовал, как рядом вздрогнул Джинн, повернулся, чтобы задать вопрос, и успел увидеть только вздетый над своей головой кулак и глаза, полные мрачного сожаления, на светящемся лице.
* * *
Анна тяжело дышала, как будто всю дорогу бежала. Лицо у нее было сердитым, упрямым и испуганным одновременно.
— А я ведь обещала себе, что никогда даже близко к тебе не подойду, — пожаловалась она и после паузы спросила: — Ты меня пустишь?
Женщина распахнула дверь, а потом снова закрыла ее за Анной, стараясь держаться от той подальше: ужас Анны перед Големом ощущался почти физически.
— Я не надеялась, что ты уже здесь, — заговорила девушка, рассматривая Хаву. — Думала, придется ждать.
— Анна, позволь сказать тебе, что мне очень и очень жаль. Я понимаю, что этим ничего не изменишь, но…
— Потом, — нетерпеливо перебила ее Анна. — А сейчас что-то плохое случилось с Ахмадом.
— Ты его видела? — изумленно уставилась на нее бывшая подруга.
— Он только что заходил ко мне, просил передать тебе кое-что.
— Но… Приходил
к тебе?А откуда он знает, где…
— Это сейчас не важно, — быстро сказала Анна и достала из кармана листок бумаги. — Вот. Я, как помнила, записала все, что он мне сказал.
Она протянула листок Хаве.
Скажи Хаве, что ей грозит опасность от человека, который называет себя Джозеф Шаль. Он ее создатель и мой хозяин. Звучит невероятно, но так оно и есть. Ей надо держаться от него как можно дальше. Лучше всего уехать из города.
Передай ей, что она была права. Мои поступки действительно влияли на чужие жизни, а я об этом никогда не задумывался. И у нее я однажды кое-что украл, потому что хотел уберечь ее, но я не имел права так делать. Пожалуйста, отдай ей это обратно и попрощайся с ней за меня.
— Вот. — Анна протянула ей еще один сложенный бумажный квадратик, который Хава тотчас же узнала.
Так это он украл его? И где-то встретился с Джозефом Шалем? Какие-то странные и очень важные события происходили за ее спиной, и это сбивало с толку.
Бумажный квадратик она машинально сунула в медальон, а потом еще раз перечитала записку, стараясь разобраться во всем. Теперь она заметила то, на что не обратила внимания раньше: тон, говорящий об отчаянии и о принятом страшном решении. Джинн не просто уезжал из города.
— Господи! — в ужасе ахнула она. — Анна, он говорил о том, что собирается делать?
— Мне бы он не сказал. Но, Хава, вид у него был просто ужасный. Как будто он собирался сделать что-то страшное.
«С собой?» — хотела спросить она, но в этом уже не было нужды: в мыслях Анны мелькали веревки, револьверы и бутылки с ядом. Нет, ничего такого он с собой не сделает, но зачем тогда он вернул ей сложенную в квадратик записку? Неужели потому, что сам решился на это и не считал себя вправе отказывать в таком же шансе ей? Она ощутила, как подступает паника. Сознание Джинна всегда было закрыто для нее, и вряд ли она узнала бы больше, находись он рядом, но догадаться-то она может. Это будет не яд, не пуля и не веревка. Это будет вода.
— В какую сторону он пошел? На восток, к реке?
В ответ изумленная Анна только покачала головой. Неужели уже слишком поздно?
Спрятанные в мешок обгорелые листы бумаги словно пытались что-то подсказать ей. Кажется, там была формула под названием «Как найти потерявшуюся персону»? Уж один-то раз она может воспользоваться колдовскими заклинаниями Шаля, только один! Схватив мешок, она уже собралась вывалить его содержимое на пол и вдруг остановилась. Погоди, сказала она себе. Подумай. Джинн ни за что не выбрал бы реку у восточных доков, или запятнанную топливом воду залива, или другое такое же некрасивое место. Ей не нужны диаграммы и формулы, чтобы отыскать его. Она и так знает. Она знает его самого.
Что же делать с записями? В пекарне их оставлять нельзя. Надо спрятать их от Шаля в таком месте, куда он ни за что не заглянет.
— Возьми, — сказала она, всовывая мешок в руки Анны, — и запрячь так, чтобы никто не нашел. В место, о котором знаешь только ты. И мне не говори куда, и даже не думай о нем.
— Как это? Хава, ты же знаешь, как трудно не думать о чем-то…
— Просто не думай! Не смотри на него и не говори ни одной живой душе! Поняла?
— Я вообще ничего не понимаю, — жалобно призналась девушка.
