— Сожги, — коротко посоветовал Джинн.
— Там собрано так много разных знаний.
— Это знания Шальмана и ибн Малика.
— Я думала, — тихо сказала она, — что с ее помощью можно освободить тебя.
От ее слов Джинн дернулся как от удара, а потом отвернулся, скрывая внутреннюю борьбу. Прошла целая минута перед тем, как он снова взглянул на свою сорочку и попробовал вытянуть рукава.
— У отца Софии очень короткие руки, — буркнул он себе под нос.
— Ахмад…
— Нет. Ты не должна прибегать к этим заклинаниям. Обещай.
— Обещаю.
— Ну и хорошо, — вздохнул он. — А теперь скажи, прилично ли я выгляжу?
Она с улыбкой оглядела его: отец Софии был толще Джинна, и одежда болталась на нем, как паруса.
— Во всяком случае, лучше, чем раньше.
— По крайней мере, это не то рванье, которое мне дал Арбели, когда я выбрался из кувшина.
— Тогда ты тоже был голым? Это у тебя такая привычка?
Но Джинн уже смотрел сквозь нее, будто не видел.
— Кувшин, — медленно произнес он.
— Что «кувшин»?
— Он все еще у Мариам Фаддул. Отремонтированный. Арбели точно скопировал печать… — Он помолчал, а потом проговорил чужим, задушенным голосом: — Ты была права, Хава. Есть и другой способ, только он тебе точно не понравится.
* * *
Из пекарни Радзинов Анна вышла, снедаемая любопытством. Что лежит в мешке, который ей доверили? Судя по форме и шороху — пачка бумаг. А что в бумагах? Чьи-то тайны? Страшная исповедь? Забыв о своем обещании, она уже собралась заглянуть внутрь, но вовремя вспомнила, от кого получила мешок и все те ужасы, свидетелем которых уже была. Нет, там наверняка не дневник влюбленной барышни. Лучше не знать, что там. Надо поскорее найти подходящее место, спрятать мешок и забыть.
В конце концов она решила, что лучше всего для ее цели подойдет танцзал на Брум-стрит. После разговора с Големом Анна и так непрерывно вспоминала о нем. Она не заглядывала туда с той страшной ночи и сомневалась, что когда-нибудь заглянет. Несколько раз она пыталась придумать какой-нибудь другой тайник, но ее мысли упрямо возвращались к танцзалу. Она даже знала, где спрячет мешок: в задней комнате, на самом верху большого шкафа, в котором хранятся скатерти. Надо только найти охранника Менделя и как-нибудь выманить у него ключ. Кажется, днем он все еще работает в магазине одежды на Деланси, где отглаживает доставленные из мастерской брюки. Хорошо бы он оказался на месте.
Недовольно хмурясь, Иегуда Шальман сидел за письменным столом в гостиной приютного дома и чертил на листе бумаги бесцельные кривые линии. Вспомнить заклинание, помогающее найти потерянный предмет, было не трудно, он пользовался им сотни раз. Но сейчас ему приходилось быть осторожным со своей памятью. Чересчур углубившись в нее, он рисковал потревожить свои прошлые воплощения, которые тут же начнут предлагать свои способы, и все это сольется в одну оглушительную какофонию. Теперь, чтобы вспомнить что-нибудь, ему приходилось ступать на цыпочках, подбираться к нужному предмету тайком и тут же исчезать, успев выхватить из формулы всего несколько звуков. Процесс получался мучительно долгим, и сейчас Иегуда был не в том состоянии, чтобы тянуть.
Из вестибюля до него донесся чей-то испуганный крик. Он не обратил внимания ни на него, ни на топот множества ног, ни на громкие тревожные голоса — все они мешали ему сосредоточиться. Наконец формула была восстановлена и записана. Он вгляделся в нее, собрался и медленно произнес то, что записал.
А потом увидел:
Женщина в темной дешевой юбке, талия на которой была несколько раз расставлена, чтобы вместить растущий живот. В руке у нее — мешок из-под муки. Женщина — Шальман сразу узнал ее: та самая, с которой он говорил на площадке многоквартирного дома, — стоя в дверях, флиртовала с большим потным парнем, что-то кокетливо говорила ему. Взгляд парня устремился на ее живот. Потом он что-то сказал, даже потребовал. Женщине это не понравилось, но она неохотно кивнула. Парень снял с шеи шнурок с висящим на нем ключом и высоко поднял его над головой, заставляя женщину тянуться. Она так и сделала, и тогда он схватил ее, грубо поцеловал в рот и облапал за грудь. Некоторое время она терпела, потом оттолкнула его, оставаясь совершенно спокойной. Вид у парня стал виноватым, он смущенно хихикнул, ушел в комнату и закрыл за собой дверь. Лицо женщины на мгновение исказилось, но она быстро собралась и пошла по улице, сжимая в руке мешок и ключ. Шальман, внимательно изучавший все магазины, перекрестки и здания, скоро понял, что она находится всего в нескольких кварталах от него. Свернув на Врум-стрит, женщина подошла к одной из дверей, вставила ключ в замок и скрылась внутри помещения.
Когда Шальман очнулся, голова у него сильно кружилась. Несколько минут он посидел неподвижно, ожидая, пока не вернется зрение и не утихнет шум в ушах. Эта беременная девка — она ведь подруга его голема, так? Стало быть, он нашел не только свои заклинания, но и средство заставить голема дать согласие.
Он вышел из гостиной и обнаружил, что в вестибюле творится настоящее столпотворение. Множество людей стояли у двери, ведущей в кабинет Майкла. Экономка рыдала, сидя на ступеньках. Кухарка разговаривала с полицейским. Она заметила его и позвала взглядом: «Джозеф, вы только смотрите, что случилось!» Но он уже вышел на улицу и закрыл за собой дверь.
* * *
Экипаж Уинстонов, хоть и весьма элегантный, оказался чересчур тесным для троих. Тем не менее Салех, Голем и Джинн втиснулись в него. Лошадь бодро вывезла их на Пятую авеню и тут же застряла в неизбежной утренней пробке. Салех, пристроившийся в углу, откровенно засыпал. Сначала он пытался с этим бороться, но усталость и непривычно полный желудок — кухарка выставила ему целую тарелку холодного мяса и налила приправленного бренди компота, хотя, судя по ее лицу, охотнее застрелила бы его — одолели, и скоро он начал похрапывать. Джинна это обрадовало: теперь они с Големом могли спокойно поговорить, не прибегая к невежливому переходу на другой язык.
Однако у Голема, похоже, не было настроения разговаривать. Выслушав его план, она на удивление мало протестовала, только задала несколько практичных вопросов и перевела все на английский для Софии, а сейчас подозрительно долго молчала и с каменным лицом рассматривала соседние телеги и экипажи. Да и ему было бы нечего ей сказать. Все, что приходило в голову, оказывалось либо слишком банальным, либо чересчур бесповоротным. Если все получится и план сработает, он ее больше никогда не увидит.
— Это больно? — вдруг спросила она, и Джинн вздрогнул. — Сидеть в кувшине. Это больно?
— Нет, — покачал он головой. — По крайней мере, я не помню никакой боли.
— Может, все-таки больно, — совершенно ровным голосом проговорила она. — Целую тысячу лет. Просто ты не помнишь.
— Хава…
