Сам Мо Радзин относился к потере сразу двух помощниц со смешанными чувствами: с одной стороны, рабочих рук в пекарне, конечно, не хватало, но с другой — он уже с трудом выносил непрерывный поток сплетен и откровенное кокетство девушек с клиентами, а потому после их ухода вздохнул с облегчением. А когда старый раввин пришел поговорить с Мо и привел с собой высокую, серьезную и явно неопытную девушку с коробкой домашней выпечки, он не знал, радоваться ему или огорчаться.
Мо Радзин не принадлежал к числу тех, кто старается видеть в других людях только хорошее, а потому, поглядев на девушку и на равви, решил, что Мейер, по крайней мере отчасти, исказил истину. Девушка, очевидно, переживала не лучшие времена — одежда у нее была дешевой и плохо подогнанной, а украшения и вовсе отсутствовали, — но вся эта история об умершем муже вызывала сильные сомнения и очень походила на выдумку. Скорее всего, она была обнищавшей любовницей самого равви. Ну и что с того? У мужчин есть свои потребности, даже у святых. Гораздо важнее другое: если он даст ей работу, равви будет у него в долгу. А кроме того, принесенная сдоба оказалась великолепной.
Скоро стало ясно, что девушка — настоящая находка. Она работала без остановки и, казалось, никогда не уставала. Сначала им даже приходилось напоминать ей о том, что пора сделать перерыв.
— Мы ведь здесь не каторжные, дорогуша, — сказала ей Тея в первый же день, когда девушка простояла у стола шесть часов без передыху.
В ответ та смущенно улыбнулась:
— Извините. Просто мне так нравится работать, что не хочется останавливаться.
Миссис Радзин, обычно не одобрявшая всех нанятых мужем работниц, прониклась к новой девушке симпатией с первого взгляда. Тея была женщиной толстокожей, но сентиментальной в душе, и история молодой вдовы глубоко растрогала ее. Как-то вечером Мо Радзин имел неосторожность высказать вслух свои подозрения насчет отношений девушки с равви и в ответ выслушал множество неприятных вещей касательно своего цинизма, недоверчивости и характера в целом. После этого Мо предпочитал держать собственное мнение при себе, но даже он не мог не восхищаться неистощимой энергией Хавы. Иногда казалось, что ее руки двигаются с какой-то немыслимой скоростью, а слепленные ими плетенки и претцели получались удивительно ровными и абсолютно одинаковыми. Он собирался нанять двух новых работниц вместо двух уволившихся, но через несколько дней обнаружил, что одной новенькой вполне достаточно, дабы производительность пекарни не уменьшилась. Один работник вместо двух — это значит в пекарне будет немного просторнее, а кроме того, можно сэкономить одиннадцать долларов в неделю на жалованье. Радзин решил, что предыдущие девушки тратили на флирт и сплетни еще больше времени, чем он подозревал.
Только Анна отказывалась восхищаться новой работницей. Она впала в уныние, когда подряд уволились две ее подруги, а тут еще эта новенькая возомнила себе, что может заменить сразу двух. Конечно, с ней случилась замечательно трагическая история, но с какой стати она вечно молчит и демонстрирует свое трудолюбие? Анна наблюдала за тем, как девушка работает, и понимала, что самой ей никогда не достичь такого мастерства.
Анне было бы приятно узнать, что Хава совсем не так уверена в себе, как могло показаться. Постоянно выдавать себя за человека было тяжело. Уже через несколько недель, вспоминая тот первый день, когда она проработала шесть часов без перерыва, она удивлялась, как можно было быть такой неосторожной и наивной. Она легко настраивалась на ритм работы, отмеряемый ударами кулаком по тесту и дребезжанием дверного колокольчика, а настроившись, забывала о времени и осторожности. В последние дни она научилась иногда намеренно делать ошибки и размещать печенья на противне не такими ровными рядами.
А кроме того, были покупатели, каждый из которых приносил с собой свой собственный внутренний ритм и свои проблемы. Каждое утро в половине седьмого небольшая толпа собиралась у дверей пекарни в ожидании открытия. Работая, женщина чувствовала их тоску по только что оставленной постели и теплым объятиям любимых, страх перед предстоящим трудным днем, приказами начальства и невыносимо тяжелой работой и одновременно с этим — предвкушение простого удовольствия от теплого хлеба или бублика и, возможно, сладкой булочки. В полдень приходили постоянные покупатели за плоскими булками с луком и толстыми ломтями хлеба. Повязанные платками женщины с детьми останавливались у витрины, раздумывая, что бы купить на ужин. Мальчишки-посыльные заскакивали в пекарню, сжимая в кулаке несколько заработанных монет, и выходили с миндальным печеньем или куском медовой коврижки. Стоявшие в очереди молодые люди и девушки откровенно флиртовали друг с другом, поминая в разговорах танцы, организуемые профсоюзом или еврейским землячеством: «Если будешь свободна, может, заглянешь?» — «Вообще-то, я ужасно занята сегодня вечером, Фрэнки, но, может, и загляну».
Голему были открыты все их мечты, надежды, страхи и желания, простые и сложные, легко исполнимые и несбыточные. Хуже всего были нетерпеливые покупатели — обычно женщины с детьми, хотевшие поскорее купить хлеб и уйти, пока дети не начали ныть и требовать пирожное. Несколько раз она уже выходила из-за стола и делала шаг в их сторону, чтобы помочь, но вовремя спохватывалась. После этого она пару минут стояла, сжимая и вытягивая пальцы — ее вариант глубокого вздоха, — и еще раз напоминала себе, что надо быть осторожнее.
Анна и миссис Радзин обслуживали покупателей по очереди. Особенно ловко управлялась за прилавком миссис Радзин, успевавшая сказать несколько слов каждому клиенту: «Добрый день, миссис Лейб, вам сегодня халу? А как здоровье вашей матушки? Ей не лучше? Ах, бедняжка! Вам с маком или без?» Она доставала с витрины нужный товар, практически не глядя, и заодно прикидывала, какая выпечка кончается и что надо срочно добавить. За десять проведенных в пекарне лет у женщины выработалось особое чутье на то, что будет пользоваться спросом именно сегодня.
Анна, напротив, никогда не помнила, что имеется в продаже, где что лежит и уж тем более какой товар кончается. У нее был совсем другой талант. Довольно скоро она обнаружила, что стоять за прилавком — это почти то же самое, что стоять на сцене. Для каждого покупателя у нее находилась улыбка, она делала комплименты женщинам, восхищалась мужчинами и строила смешные рожицы детям. Хава замечала, что, когда Анна стояла за прилавком, настроение у покупателей поднималось, и, в свою очередь, тайно завидовала девушке. Как она это делает? Можно этому научиться или она родилась с таким талантом? Она пыталась представить, как сама стала бы непринужденно болтать и шутить со всеми этими незнакомыми людьми. Такое даже вообразить было невозможно.
Тея Радзин объявила, что, перед тем как работать с клиентами, новенькая должна освоить весь процесс выпечки, поэтому первые несколько недель ей не пришлось стоять за кассой. Но как-то днем случилось то, что рано или поздно должно было случиться: миссис Радзин отправилась куда-то по срочному делу, Анна вышла в уборную, и мистер Радзин, не отходя от духовки, жестом послал Хаву к прилавку.
Она робко приблизилась к кассовому аппарату. Теоретически она знала, что надо делать. Все цены были указаны на табличках, а с цифрами у нее не было проблем: она давно уже обнаружила, что может с первого взгляда определить, сколько точно печений уместилось на противне или какую сумму составляет пригоршня мелочи. Пугало ее не это, а необходимость поддерживать разговор. Она представляла себе, что сделает какую-нибудь ужасную, непоправимую ошибку и ей придется убежать прочь и снова прятаться под кроватью у равви.
