Беззвучный голос прошептал ему на ухо ответ.
Жизнь вечная.
Откашливаясь, Шальман пришел в себя. Перевернутый таз лежал на полу. Холодная вода стекала с его лица и одежды. Левая ладонь горела, как в огне: зажатая в ней монета стала холоднее льда.
Остаток дня Шальман провел в своей постели, дрожа и закутавшись во все одеяла и тряпки, что нашлись в доме. Тело мучительно ныло, а обмороженная ладонь невыносимо болела. Но он был спокоен, а сознание оставалось совершенно ясным.
На следующее утро он встал с постели, пальцами пригладил всклокоченную бороду и отправился в город, чтобы купить билет на пароход до Нью-Йорка.
* * *
Сырым и промозглым осенним утром Майкл Леви пришел в приютный дом и обнаружил, что все крыльцо заклеено листовками на идише, подписанными группой, именующей себя «Еврейским крылом Республиканского государственного комитета». Листовки призывали всех уважающих себя евреев поддержать полковника Рузвельта, баллотирующегося в губернаторы. Ведь кто, как не Рузвельт, недавно разбил наголову испанцев в битве близ холма Сан-Хуан? И разве это не те самые испанцы, которые когда-то ограбили евреев, напустили на них инквизицию и изгнали из Испании? «Голосуйте, чтобы отпраздновать поражение Испании!» — кричали листовки. Поднявшись на крыльцо, Майкл содрал их с шершавой каменной стены и, предварительно отжав, выбросил в урну. Он готов был смириться с объявлениями от синагоги, но не с этими бесстыдными вымогателями голосов из числа толстосумов-республиканцев.
Осень для Майкла выдалась трудной. Он уже выдоил все, что можно, из бюджета приютного дома и не представлял, как они дотянут до конца года. Цена на уголь росла и росла; крыша протекала, и все потолки на верхнем этаже были в темных пятнах влаги и плесени. И, что хуже всего, один молодой русский по фамилии Грибов недавно заснул в своей постели на втором этаже и так и не проснулся. Майкл вызвал представителей из Департамента здравоохранения, и они угрожали на две недели закрыть приютный дом на карантин. В конце концов инспектор, поглядев с плохо скрытым отвращением на тело несчастного, решил, что объявлять карантин не стоит, поскольку никаких признаков холеры или тифа не наблюдается и перед смертью покойный ни на что не жаловался. Тем не менее всю следующую неделю в приюте царило мрачное и нервное настроение, а Майкл от беспокойства почти не спал. Ему казалось, что все их предприятие висит на тоненькой, грозящей вот-вот оборваться ниточке.
Друзья Майкла, замечая темные круги у него под глазами, говорили, что он скоро загонит себя в могилу. Наверное, его дядя был бы того же мнения, но Майкл не видел его с тех пор, как равви заходил к нему с молодой женщиной по имени Хава. Вспоминая об этом. Майкл чувствовал смутное беспокойство. Может, дядя заболел? Или что другое? Мысли Майкла обращались к высокой женщине с коробкой сдобы, он вспоминал, как заботливо и тревожно смотрел на нее дядя. Может, она?.. И он?.. Нет, это просто смешно. Он покачал головой и решил в ближайшее время навестить старика.
Но одна неприятность следовала за другой, потолок на верхнем этаже грозил вот-вот обвалиться, и Майкл так и не собрался исполнить свое решение. А потом однажды утром кухарка приютного дома заглянула в кабинет Майкла и поставила ему на стол коробку миндального печенья.
— Это новая работница из пекарни попросила передать вам, — объяснила она, явно забавляясь ситуацией. — Сказала, что это бесплатно, можете себе представить? Она узнала, что я здесь работаю, вот и обратилась ко мне.
Новая работница? Он не сразу сообразил, о ком речь, а потом понял и улыбнулся. На лице у кухарки было написано откровенное любопытство.
— Такая высокая девушка? — уточнил он, и женщина кивнула. — Это знакомая моего дяди. Это я предложил ей обратиться к Радзинам насчет работы. Наверное, она решила отблагодарить меня.
— Да, скорее всего, — легко согласилась кухарка, но не двинулась с места, явно ожидая продолжения.
— Дора, я виделся с ней всего раз. И она вдова. Совсем недавно овдовела.
Кухарка только покачала головой, словно поражаясь его наивности, взяла из коробки одно печенье и удалилась.
Майкл тоже взял печенье и подержал его в руке. Оно было пышным, круглым и воздушно-легким. Сверху его украшали миндальные листочки, выложенные в виде цветка. Он сунул печенье в рот и впервые за несколько недель почувствовал себя счастливым.
* * *
Постепенно Хава втянулась в ритм жизни в пекарне. Она уже не так боялась становиться за кассу и постепенно запоминала, кто из покупателей каждый день покупает одно и то же и кто любит, чтобы их заказ собирали заранее. Она научилась улыбаться каждому, даже если ей этого не хотелось. Прислушиваясь к множеству едва слышных подсказок, она угадывала, что нравится клиентам, и старалась угодить. И когда ей это удавалось, они отходили от прилавка, чувствуя, что на сердце стало немного легче и что хоть одна простая задача этого дня выполнена успешно.
Конечно, оставались и проблемы. Иногда она работала слишком быстро, и тогда покупатели раздражались или терялись, потому что им казалось, будто их торопят; поэтому она старалась двигаться медленнее и не забывала спрашивать постоянных клиентов о здоровье и семьях, даже если у прилавка стояла очередь. Еще она научилась справляться с нерешительными покупателями, которые подолгу задерживались у витрины не в силах сделать выбор. Умение это пришло к ней в один день, когда какая-то женщина попросила Хаву саму выбрать для нее булку, которая ей больше всего нравится. Проблема состояла в том, что у Голема не было любимой выпечки: она пробовала все, что делали в пекарне, и, конечно, отличала по вкусу один товар от другого, но это не означало, что один нравился ей больше, а другой меньше. Они были просто разными. Сначала она решила положить в пакет первое, что попадется под руку, но потом, почувствовав внезапный прилив вдохновения, сделала то, чего обычно себе не позволяла. Она сосредоточилась на мыслях женщины и, как через сито, просеяла ее противоречивые желания.
Разумеется, лучше купить что-нибудь подешевле, но ей так хочется сладкого… неделя выдалась тяжелая, хозяин снова поднял плату за комнату… и потом, они ужасно поссорились с Сэмми, так неужели она не заслужила чего-нибудь вкусненького? Правда, она его быстро съест и счастливее от этого не станет, только беднее…
— Знаете, для такого дня хороша хала с изюмом. Она сладкая и одновременно питательная, — быстро предложила девушка. — И ее надолго хватит.
— Правильно, — просияла женщина. — Это именно то, что я хотела.
Она заплатила за халу и пошла домой с легким сердцем.
Довольная успехом, Хава опробовала эту тактику на других нерешительных покупателях. Она угадывала чаще, чем ошибалась, и старалась не огорчаться из-за ошибок. Просто она начинала понимать, что на свете есть люди, которые никогда и ничем не бывают довольны.
Время от времени у нее еще случались промахи, особенно в конце дня, когда мысли в голове начинали путаться. Тогда она брала с полки не тот товар, или забывала чье-нибудь имя, или совершала еще какую-нибудь глупую ошибку. Бывало, что клиент уносил в пакете совсем не то, что покупал, и вскоре возвращался с претензиями. В таких случаях Хава приходила в ужас от своей бестолковости и долго извинялась, но на самом деле это было даже неплохо, поскольку иначе Радзины решили бы, что она чересчур хороша, чтобы быть настоящей. Мистер Радзин внимательно следил за бухгалтерией и по нескольку раз проверял все цифры. Скоро он заметил: его доходы растут, в то время как расходы падают. Интуиция подсказала ему, что это заслуга новой работницы. Она могла ошибиться, работая за кассой, но никогда не путала рецепты, не портила тесто, положив слишком много соли, и у нее никогда ничего не сгорало. А кроме того, Хава никогда не болела, не снижала темп и не опаздывала. Словом, она была настоящей жемчужиной среди работниц.
