— Это ведь лучше, чем всю ночь сидеть у себя в комнате? — спросил Джинн, когда они двинулись дальше.
— Лучше, — признала она. — А все парки такие большие?
— Есть и побольше, — засмеялся он. — Как так получилось, что ты ни разу в жизни не была в парке?
— Наверное, это потому, что я еще не очень долго живу на свете.
— Сколько же тебе лет? — озадаченно спросил он.
Она немного подумала.
— Шесть месяцев и еще несколько дней.
Джинн остановился, словно споткнувшись:
— Шесть месяцев?!
— Да.
— Но как же… — Он жестом обвел ее вполне взрослую фигуру и лицо.
— Я такой и появилась на свет, — объяснила она немного смущенно, потому что не привыкла говорить о себе. — Големы не растут и не стареют. Мы просто живем такие, как есть, пока нас не уничтожают.
— Все големы такие?
— Наверное. Я точно не знаю. Я никогда ни одного не встречала.
— Ни одного?!
— Может, я вообще единственная.
Пораженный этими сведениями, Джинн ничего не сказал, и они продолжали молча идти, обходя парк по периметру.
— А тебе сколько лет? — нарушила молчание женщина.
— Несколько сот. И если со мной не случится какой-нибудь беды, я проживу еще лет пятьсот-шестьсот.
— Значит, для джинна ты довольно молодой.
— Ну, не такой молодой, как некоторые.
— Ты попрекаешь меня моим возрастом? — нахмурилась она.
— Нет, просто это многое объясняет. Например, твою робость.
Это задело ее.
— Я не собираюсь извиняться за то, что веду себя осторожно, — сердито заявила она. — Я вынуждена так жить. И ты, кстати, тоже.
— Можно быть осторожной, а можно — трусливой. Посмотри на нас. Гуляем ночью в парке далеко от дома. И ничего страшного не происходит: луна с неба не падает и земля не трясется.
— Если до сих пор ничего не случилось, это еще не значит, что так будет всегда.
— Это правда, — улыбнулся он. — Может, меня еще ждет большой сюрприз. И тогда ты сможешь говорить мне: «Я ведь тебя предупреждала».
— Это будет слабым утешением.
— Ты всегда такая серьезная?
— Да. А ты всегда такой легкомысленный?
— Тебе обязательно надо познакомиться с Арбели, — усмехнулся Джинн. — Вы двое быстро бы спелись.
Теперь улыбнулась она:
— Ты часто его поминаешь. Вы с ним очень близки?
Она ожидала, что Джинн начнет расхваливать своего друга, но тот сказал только:
— Он желает мне добра. И конечно, очень помог.
— И тем не менее?
— Я знаю, что недостаточно благодарен, — вздохнул Джинн. — Он добрый и щедрый человек, но я не привык полагаться на кого-то еще. Я сразу начинаю чувствовать себя слабым.
— Разве полагаться на других — это слабость?
— А разве нет? Если Арбели вдруг умрет завтра, мне придется искать себе другое занятие. Я никак не могу повлиять на это событие, но сам завишу от него. Это что, не слабость?
— Да, наверное. Но если так рассуждать, то все вокруг слабые. Просто так устроена жизнь, и с этим надо смириться.
— Но когда-то я был выше этого! — с неожиданной яростью воскликнул он. — Когда-то я ни от кого не зависел! Ходил куда хотел и делал что хотел! Мне не нужны были ни деньги, ни работа, ни соседи. Не было этих бесконечных «доброе утро» и «как дела», хочется тебе их говорить или нет!
— И тебе никогда не бывало одиноко?
— Бывало иногда. Но тогда я находил своих сородичей и какое-то время проводил в их компании. А потом мы снова расставались, когда этого хотели.
Она попыталась представить себе такую жизнь: без постоянного занятия и соседей, без пекарни, без Радзинов и Анны. Без знакомых лиц и привычного порядка дня. Это напугало ее.
— Наверное, големы не годятся для такой независимой жизни.
— Ты просто никогда не пробовала.
Она покачала головой:
— Ты меня не понимаешь. Каждый голем создан для того, чтобы служить хозяину. Когда я ожила, я уже подчинялась своему. Его воле. Я слышала каждую его мысль и слушалась без колебаний.
— Это ужасно.
— Наверное, для тебя. А для меня это был единственный возможный путь. Когда он умер и наша связь оборвалась, у меня в жизни не осталось цели. Теперь я подчиняюсь каждому, хоть и совсем немного. Мне приходится с этим бороться: я ведь не могу выполнять
всечужие желания. Но иногда у себя в пекарне я вдруг протягиваю кому-нибудь буханку хлеба, потому что знаю: человек этого хочет. На мгновение он становится моим хозяином. И в это мгновение я всем довольна и мне хорошо. Если бы я была такой свободной, как ты говоришь, у меня в жизни вообще не осталось бы смысла.
— И ты была счастлива, когда тобой кто-то управлял? — недоверчиво спросил он.
— Дело не в счастье. Просто это было
правильно.
— Хорошо, тогда ответь на мой вопрос. Если каким-нибудь чудом или колдовством ты могла бы вернуть своего хозяина, ты бы этого хотела?
Вопрос был очевидным, но она никогда не задавала его себе, и у нее не было готового ответа. Она едва знала Ротфельда и не успела понять, что он за человек. Но предположить-то она могла? Каким может быть человек, который захочет взять себе в жены голема и закажет его, как разносчик заказывает новую тележку?
Но какое счастье было бы вновь обрести прежнюю уверенность! Память о той манила и ласкала. И у нее не было бы чувства, что ее используют. Один выбор, одно решение, и потом — ничего.
— Не знаю, — сказала она наконец. — Может, и хотела бы. Хотя, наверное, это было бы почти как смерть. Но может, это и к лучшему. Я делаю так много ошибок, когда все решаю сама.
Джинн ответил на это каким-то звуком, отдаленно напоминающим смех. Его губы сжались в прямую линию; запрокинув голову, он смотрел на верхушки деревьев, как будто ему невыносимо было смотреть на нее.
— Тебе не понравилось то, что я сказала?
— Не делай этого! — рявкнул он. — Не заглядывай в меня!
— Даже не собиралась, — возразила она.
Внутри у нее шевельнулась непривычная обида. Она ответила ему честно, но эта честность, похоже, оттолкнула его. Что ж, пусть будет так. Раз он не хочет видеть ее, она доберется домой и сама. Она не ребенок, что бы он там ни думал.
Она уже прикидывала, как вернется обратно на Бродвей, когда он снова заговорил:
— Помнишь, что я рассказывал тебе раньше? Как я попал в плен, но ничего об этом не помню?
