Снова и снова он уговаривал себя проявить терпение. Есть ведь еще частные библиотеки, есть, как он узнал, огромная йешива в Верхнем Вест-Сайде, не говоря уже о большом районе на севере, населенном городскими немецкими евреями, — они не были так искушены в эзотерических науках, как их русские или польские единоверцы, но и там могло что-то найтись. Он не собирается сдаваться.
И все-таки Шальман нервничал. Во время его странствий по городу он встретил похоронную процессию на Деланси; судя по числу провожающих и их почтительному молчанию, хоронили какую-то важную персону. Скорее всего, видного и уважаемого раввина, мирно ушедшего в глубокой старости, уверенного в своем заслуженно почетном месте в загробном мире. Шальман отошел в сторону и отвернулся, борясь с глупым детским желанием спрятаться, чтобы ангел смерти не заметил его в этом собрании евреев Нью-Йорка.
Вернувшись в приютный дом, он помедлил у двери кабинета директора. Леви сидел за столом, но, как ни странно, ничего не писал, а только смотрел в пустоту. Шальман нахмурился. Неужели кто-то еще зачаровал или околдовал этого простака? Не действует ли здесь иная сила? Он тихо стукнул в дверь:
— Майкл?
Директор виновато вздрогнул:
— Здравствуйте, Джозеф. Простите меня. Вы давно тут стоите?
— Нет, недавно. С вами все в порядке? Надеюсь, вы не заболели опять?
— Нет. Не заболел, — слабо улыбнулся Майкл. — Это так, дела сердечные.
— А-а-а, — отозвался Шальман, сразу же теряя всякий интерес.
Но директор смотрел на него испытующе.
— Можно я задам вам личный вопрос? — спросил он.
— Конечно, — отозвался Шальман, внутренне вздохнув.
— Вы когда-нибудь были женаты?
— Нет, это счастье обошло меня стороной.
— А любили кого-нибудь?
— Ну конечно, — солгал Шальман. — Разве может быть иначе за такую долгую жизнь?
— Но у вас что-то не сложилось. — Это не был вопрос.
— Все это случилось так давно. Я был тогда другим человеком.
— А что случилось?
— Она ушла от меня. Только что была здесь — и вдруг ушла. Я так и не узнал почему. — Слова сами слетали с его губ. Ему даже не приходилось их подыскивать.
Леви сочувственно кивал:
— А вы не задумывались о том, что могли что-то сделать иначе?
Каждый день. Каждый день моей жизни я задумываюсь об этом.
Шальман пожал плечами:
— Может, я такой человек, которого трудно любить.
— Нет, в это нельзя поверить.
Ну, хватит, решил старик.
— Я могут еще чем-нибудь быть вам полезен? Если нет, я пойду на кухню, посмотрю, как там дела у кухарки.
— Да, конечно, — кивнул Леви. — Спасибо, Джозеф. За то, что выслушали меня.
В ответ Шальман улыбнулся и исчез из дверного проема.
16
— Ты надел шляпу. Спасибо.
Голем и Джинн шли на север от ее дома. С неба сыпалась мокрая снежная пыль, мелкая, как замерзший туман. Это была их третья прогулка с тех пор, как они побывали в Медисон-сквер-гарден. Две недели назад они ходили в Бэттери-парк — правда, в аквариум не заглядывали, потому что она решительно воспротивилась его попытке снова расплавить замок, — а потом свернули на север, прошлись по Вест-стрит и достигли пристани Бэттери. Летом пристань была популярным местом для прогулок, но сейчас она казалась заброшенной, перила обледенели. Не решившись шагнуть на скользкие доски, Джинн остался на берегу и оттуда наблюдал, как Голем идет до самого конца причала и ее пальто развевается на ветру.
— Там так тихо, — сказала она, вернувшись.
Они прошли еще немного по Вест-стрит, но скоро вид испортился: вместо темной воды и далеких огоньков они видели теперь здания грузовых складов и офисов. Уже собравшись уходить, они заметили свет на дальнем причале и отправились туда, чтобы рассмотреть получше. Экипаж грузового судна, видимо надеясь поспеть к утреннему приливу, осветил палубу электрическими лампочками и продолжал работать ночью. Грузчики с тюками на спине бегали вверх-вниз по трапу, изо рта вместе с дыханием вырывались облачка белого пара. Голем и Джинн смотрели на них до тех пор, пока капитан не крикнул по-норвежски, что нечего здесь шляться и глазеть на то, как люди работают. Женщина, не подумав, извинилась тоже по-норвежски, и они поспешили убраться прочь, пока моряк не начал выспрашивать, из какого города его земляки прибыли в Америку.
На следующей неделе они прошлись по Нижнему Ист-Сайду на север и углубились в район смешения еврейских и богемских магазинчиков с редкими вкраплениями немецких вывесок: последние обломки
Kleindeutchland,плавающие в восточно-европейских водах. На этот раз у женщины было плохое настроение, она казалась задумчивой и несчастной. О причинах она почти ничего не говорила, только упомянула, что недавно ходила на кладбище в Бруклине вместе со своим знакомым по имени Майкл. У Джинна сложилось впечатление, что этот Майкл ждет от их отношений большего, чем она.
— Не завидую я тому, кто решит за тобой ухаживать, — усмехнулся он. — Все преимущества будут на твоей стороне.
— А я не хочу, чтобы за мной ухаживали, — буркнула она.
— Только этот Майкл? Или вообще никто?
Она покачала головой, отказываясь говорить на эту тему.
Он с трудом понимал ее, эту женщину. Было в ней что-то пуританское и ханжеское, что вполне гармонировало с ее осторожностью и серьезностью. Она была не менее любопытна, чем он, но боялась потакать этому любопытству. Иногда она улыбалась, но почти никогда не смеялась. В общем, она была полной противоположностью тем женщинам, которые ему обычно нравились. Из нее получилась бы ужасная джинния. Они повернули на запад и все дальше углублялись в спящий район.
— А как ты их чувствуешь, эти чужие страхи и желания? — поинтересовался Джинн.
— Как будто меня хватает много маленьких ручек.
Он поежился, представив себе такое. Наверное, и из него получился бы ужасный голем.
— Я постепенно учусь не реагировать на них, — продолжала она. — У меня получается, но все-таки пока трудно. Особенно когда меня саму боятся. Или желают.
— Как твой приятель Майкл?
Она ничего не ответила, и лицо у нее сделалось нарочито равнодушным. Возможно, она опасалась, что он будет желать ее. Но ничего подобного он не чувствовал, что было довольно странно. Раньше он никогда не проводил так много времени с женщиной, к которой его не тянуло.
Конечно, он ей симпатизировал. Ему нравилось показывать ей город и смотреть на уже знакомые места новыми глазами. Они с ней по-разному видели окружающее: он сначала воспринимал весь пейзаж целиком, а потом уже обращал внимание на подробности, а она рассматривала все детали по очереди и таким образом складывала цельную картину. Она могла ходить куда быстрее, чем он, но обычно плелась сзади, то и дело заглядываясь на очередную витрину или яркую вывеску.
