Из последних сил изображая энтузиазм, он брел вслед за кухаркой по грязным, многолюдным улицам. Очередь в пекарне Радзинов была не короче, но она, по крайней мере, двигалась. Когда они оказались внутри, Шальман, не любивший толпу, встал в уголке у двери. От дыхания множества людей воздух в пекарне стал густым и влажным, а окна запотели. Шальман скоро вспотел в своем шерстяном пальто. Чтобы время шло быстрее, он развлекался, наблюдая за работниками. Они двигались быстро, как автоматы, особенно высокая девушка за ближайшим столом, которая раскатывала тесто так, словно занималась этим со дня своего рождения. Шальман завороженно следил за ее руками. Они не делали ни единого лишнего движения и ни на секунду не останавливались. Он поднял взгляд на ее лицо — простая с виду девушка, но было в ней что-то знакомое…
Волшебная лоза внутри вдруг ожила и задрожала. И в тот же миг он узнал девушку.
Та испуганно дернулась и огляделась. Ее взгляд пробежал по лицам покупателей, словно она не знала, кого ищет.
Но Шальман уже успел выскользнуть за дверь. Усилием воли он заставил себя сохранять спокойствие и ни о чем не думать до тех пор, пока не дошел до конца квартала. Там, дрожа от волнения, он привалился к стене.
Его голем!Голем, которого он сделал для Ротфельда! Здесь, в Нью-Йорке! А он-то считал, что она рассыпается в прах на какой-нибудь грязной свалке. Но неужели это означает, что Ротфельд успел оживить ее на пароходе, перед самой своей смертью? Скорее всего, так; он был достаточно глуп для этого. А теперь голем без хозяина бродит по Нью-Йорку: ломоть глины с зубами и волосами; опаснейшее существо, с виду похожее на женщину. Шальман понятия не имел, во что это может вылиться.
* * *
Это длилось всего миг: ощущение, что кто-то увидел ее насквозь и очень испугался. А потом вокруг остались только покупатели, жаждущие ржаного хлеба и рогаликов. Она еще немного постояла, прислушиваясь, а потом миссис Радзин удивленно окликнула ее:
— Хава, с тобой все в порядке?
— Да, все хорошо. Мне показалось, что кто-то позвал меня. — Она коротко улыбнулась и вернулась к работе.
Такое иногда случалось: в пекарню заглядывал с улицы какой-нибудь человек, у которого все внутри было взбаламучено из-за выпивки, болезни или обрушившегося несчастья, — может, это был один из таких. А может, она работала чересчур быстро, и кто-то это заметил. В любом случае сейчас она ничего не могла с этим поделать: перед дверью выстроилась длинная очередь, а в печах подходили шесть противней с булочками. Еще какое-то время она продолжала прислушиваться, но ничего не услышала, а потом ею завладели другие заботы и волнения.
Положение Анны становилось все тяжелее. Теперь ее рвало в уборной по нескольку раз в день, и Радзины в конце концов обратили на это внимание. Каждый раз, когда Анна поспешно удалялась, губы миссис Радзин презрительно сжимались, а лицо мистера Радзина делалось кислым, как лимон. Все давно все понимали, но вслух никто не произносил ни слова. Зато про себя они говорили, и не мало, так что к середине недели Голему стало казаться, что она вот-вот оглохнет от непрерывного шума.
По ночам за шитьем она перебирала в уме все известные ей сведения о положении Анны. Девушка была как минимум на втором месяце беременности. Ее молодой человек еще ничего не знал. Она рассказала двум подругам, взяв с них клятву хранить тайну, но неизвестно, сколько они выдержат. Она подумывала о том, чтобы избавиться от ребенка, но у нее не было денег на то, чтобы обратиться к специалисту, а подозрительные заведения на Бауэри пугали ее еще больше, чем необходимость открыться Ирвингу. Ей нравилось поддразнивать его и даже ссориться, чтобы потом мириться, но что он чувствовал к ней на самом деле? И как он поведет себя, когда узнает?
Все эти соображения непрерывно крутились в голове у Голема, но придумать для Анны какой-нибудь выход из положения она не могла. Равви, наверное, сказал бы, что девушка повела себя неосмотрительно, совершила ошибку и теперь расплачивается за нее. Все это верно. Но ведь ее собственная жизнь по сравнению с жизнью Анны казалась просто бледной тенью, в которой нет даже возможности совершить подобную ошибку. Она не человек. У нее никогда не будет детей. Возможно, она и полюбить никогда не сможет. Откуда ей знать, как бы она сама повела себя, если бы, подобно Анне, была рождена женщиной, а не слеплена из глины?
На рассвете она все еще сидела, погруженная в свои мысли, и раздраженно тыкала иглой в чью-то брючину. Еще и недели не прошло с тех пор, как она беззаботно бежала по аллее Центрального парка, но теперь казалось, что ту внезапную радость испытывала не она, а кто-то другой. Странное это было ощущение. Она помнила настойчивый зов земли и то, как ее душа вдруг стала эластичной и словно вбирала в себя весь парк. И еще она помнила, каким потерянным показался ей стоящий в переулке Джинн, словно утративший всю свою обычную самоуверенность, и она никак не могла понять почему. Она тогда даже схватила его за руку — убедиться, что он еще здесь.
Она закрепила нитку и обрезала ее у самого узелка. Ну вот. Брюки зашиты. Хорошо бы мужчины перестали вечно их рвать.
Она накинула пальто и пошла в пекарню, мысленно готовя себя к очередному полному умолчаний и страхов дню. А потом в заднюю дверь ворвалась Анна и несколькими словами моментально выбила почву у нее из-под ног:
— Хава! — Она вся буквально светилась счастьем. — Поздравь меня, я выхожу замуж!
— Что?!
— Вчера Ирвинг сделал мне предложение! И я его приняла!
— Ах, дорогая моя! — вскрикнула миссис Радзин и заключила девушку в объятья, мгновенно простив той все грехи. — Как же это чудесно! Ну давай, поскорее расскажи нам все!
— Мы просто очень любим друг друга и хотим пожениться как можно скорее… — (Мистер Радзин многозначительно кашлянул.) — А потом — вы не поверите! — потом мы переедем в Бостон!
Миссис Радзин раскрыла рот, что от нее и требовалось, и Анна пустилась в рассказ о том, что у Ирвинга есть друг, уехавший в Бостон, чтобы работать на текстильной фабрике своего дяди.
— А теперь там есть работа и для Ирвинга, и мы туда едем. Он будет помощником управляющего, и у него будут подчиненные, и все такое. Представляете, я — жена начальника!
Женщины продолжали радостно болтать, а Хава никак не могла прийти в себя. Свадьба? Бостон? Разве такое возможно? Она-то считала, что Анна вынуждена выбирать из двух зол. Только теперь, слушая, как две женщины оживленно обсуждают преимущества кружевного свадебного платья по сравнению с вышитым шелковым, она вдруг с удивлением поняла, что возможность счастливого исхода даже не приходила ей в голову.
Скоро мистер Радзин начал ворчать, что работа стоит и что приданое Анны следует обсуждать в свободное время. Все снова принялись трудиться, и обстановка в пекарне стала почти нормальной, хотя маленький Аби то и дело со жгучим интересом посматривал на Анну, как будто ждал, что она вот-вот превратится в волшебную принцессу.
В конце рабочего дня, когда Анна уже надевала в задней комнате плащ, Хава вспомнила, что толком даже не поздравила ее. Стремительно пройдя через комнату, она сжала девушку в объятьях.
