– Мне очень интересно, почему ты не можешь ничего вспомнить, – задумчиво произнес он. – Я думал, амнезия – не навсегда. Тогда какого черта?
– Да не знаю я, почему я не помню ничего! – огрызнулась я. – Ясно тебе? Я не знаю! Я очнулась несколько дней на кладбище – никем! Я даже не могу вспомнить, как там очутилась. – Я понятия не имела, почему вдруг меня одолело нестерпимое желание вывалить все это на Скотта, но меня уже несло. Я захлюпала носом и почувствовала, как глаза наполняются слезами. – Меня нашла полиция и отвезла в больницу. Они говорят, я пропала почти на три месяца. Говорят, что у меня амнезия, потому что мое сознание блокирует воспоминания о травме, защищаясь таким образом. Но знаешь, что самое смешное?! Я начинаю думать, что на самом деле ничего я не блокирую! Я получила записку. Кто-то влез в мой дом и оставил ее на подушке. Там было написано, что, хотя я дома, я вовсе не в безопасности. За этим кто-то стоит. И эти люди знают то, чего я не знаю. И они знают, что со мной случилось.
Я вдруг поняла, что слишком разболталась. Нет доказательств, что записка вообще существовала. Более того, все указывало на то, что это не так. Но если записка была плодом моего воспаленного воображения, то почему же эта фантазия не растворялась? Почему я не смогла принять то, что придумала ее сама, что сочинила все это или что это вообще глюк?
Скотт смотрел на мое лицо и все больше хмурился.
– Они?
Я подняла руки, сдаваясь:
– Забудь.
– В записке было написано еще что-нибудь?
– Я же сказала: забей. У тебя есть салфетка?
Я чувствовала, что глаза у меня наполняются слезами, а шмыганье носом уже не помогало. И как будто этого было недостаточно – две слезинки выкатились из глаз и потекли по моим щекам.
Скотт взял меня за плечи и мягко проговорил:
– Эй, эй, ты чего! Все будет хорошо. Не надо плакать, ладно? Я на твоей стороне. Я помогу тебе разобраться во всей этой путанице.
Он притянул меня к себе и стал поглаживать по спине, сначала неловко, но потом более уверенно и утешающе. Я не сопротивлялась – меня это успокаивало.
– В ту ночь, когда ты пропала, я сбежал. Здесь для меня было небезопасно. Но я увидел в новостях, что ты нашлась и не можешь ничего вспомнить, поэтому мне пришлось выйти из своего укрытия. Нужно было тебя найти. Я так многим тебе обязан.
Я знала, что лучше было бы отстраниться от него. То, что мне хотелось верить Скотту, еще не значило, что я действительно могла ему полностью доверять. И терять бдительность. Но я так устала биться головой в стену, что позволила себе расслабиться. Я и не помнила, когда последний раз мне было так хорошо и спокойно в чьих-то объятиях. А сейчас, в его руках, я почти поверила в то, что я не одна. Скотт пообещал, что мы пройдем через все вместе, и в это я тоже очень хотела верить.
К тому же он знал меня. И связывал меня с моим потерянным прошлым. Это много значило для меня, гораздо больше, чем можно выразить словами. После стольких неудачных попыток восстановить в памяти хоть что-то, он вдруг появился без всяких усилий с моей стороны. И это было замечательно, о таком я и не мечтала.
Вытерев глаза тыльной стороной ладони, я спросила:
– А почему тебе здесь быть небезопасно?
– Потому что здесь Черная Рука. – Он спохватился, что это имя мне, вероятно, ничего не говорит, и уточнил: – Спрашиваю только для того, чтобы полностью понимать: ты действительно ничего не помнишь обо всем этом? Я имею в виду ничего, совсем.
– Именно так. Ничего.
Это единственное слово как будто переносило меня ко входу в секретный лабиринт, скрытый в тумане и тянущийся до самого горизонта.
– Да, непруха. – Несмотря на нестандартную формулировку, я поняла, что он имеет в виду: ему искренне жаль. – Черная Рука – это прозвище очень сильного нефилима. Он собирает тайную армию, и я был одним из его солдат, ну как бы, просто другого слова не подберу. А теперь я дезертир. И если он меня найдет, мне крышка.
– Давай-ка чуть назад. Нефилим – это кто?
Губы Скотта искривились в усмешке.
– О, готовься, Грей. Сейчас у тебя крыша поедет точно. Нефилимы бессмертны. – И видя недоверие на моем лице, он улыбнулся шире: – Я не могу умереть. Никто из нас не может…
– Так. Где подвох? – спросила я.
Ну не мог же он под «бессмертны «подразумевать бессмертны…
Скотт показал на волны, бьющиеся о скалы далеко внизу:
– Если я прыгну на эти скалы, останусь жив.
Ну… ладно. Может быть, он настолько глуп, что действительно пробовал туда прыгать и выжил. Это еще ничего не доказывает. Он не бессмертный. Просто верит в эту чушь – в свое бессмертие, а на самом деле обычный подросток, который совершил несколько безрассудных поступков, растрепал о них на каждом углу и теперь считает, что неуязвим.
Скотт сделал вид, что его обижает мое недоверие.
– Ты мне не веришь. Прошлой ночью я провел добрых два часа в холодном океане, ныряя за рыбой, и даже не замерз. Я могу задерживать дыхание под водой на восемь-девять минут. Бывает, что я перебарщиваю с этим и теряю сознание, но когда прихожу в себя, вижу, что я снова на поверхности и все системы жизнедеятельности у меня работают как положено.
Я открыла рот, но не сразу смогла сформулировать мысль:
– Но… это бессмыслица какая-то.
– В этом есть смысл, если я бессмертен.
Прежде чем я успела его остановить, он вытащил из кармана швейцарский армейский нож и вонзил его себе в ногу. Я сдавленно крикнула и подскочила к нему, не зная толком, надо ли вытаскивать нож или, наоборот, надо как следует зафиксировать его в ране, чтобы остановить кровь. Пока я решала этот вопрос, Скотт выдернул нож из раны. Он ругнулся от боли, а джинсы набухли кровью.
– Скотт! – завопила я.
– Посмотришь завтра, – сказал он успокаивающе. – И убедишься сама: всё будет выглядеть так, как будто ничего не было.
– Да что ты! – Я была все еще на взводе.
Он что, совсем сбрендил? Какого черта он делает эти глупости?
– Я не первый раз такое делаю. Я пытался сжечь себя как-то раз. Кожа у меня тогда так обгорела, что вся слезла. А через пару дней я уже был как новенький.
Я смотрела и не верила своим глазам: кровь у него на джинсах уже подсохла… рана перестала кровоточить! Она заживала. На глазах. В течение нескольких секунд вместо положенных недель. Если бы я не видела это собственными глазами, я бы никогда и ни за что не поверила в такое.
Я вдруг вспомнила Гейба. Отчетливее, чем мне бы хотелось, в памяти всплыл образ Гейба с торчащим в спине железным прутом. Джев тогда сказал, что это не убьет Гейба… А Скотт сейчас пообещал, что от глубокой раны к завтрашнему дню останется максимум царапина.
