Максон задумался:
— Мне кажется, Август должен это знать. Вот только как с ним связаться? Можно было бы написать ему, но я боюсь слишком многое доверять письму. И потом, неизвестно, получится ли у меня обеспечить ему возможность попасть во дворец.
— Так, может, лучше мы сами отправимся к нему? — предложила я.
— И как ты предлагаешь это устроить? — рассмеялся Максон.
— Я что-нибудь придумаю, — кокетливо пожала я плечами.
Некоторое время он молча смотрел на меня:
— До чего же приятно говорить не таясь. Я всегда тщательно слежу за своими словами. Но здесь меня никто не сможет услышать. Только ты одна.
— Тогда не теряй времени даром и расскажи что-нибудь.
— Только если ты тоже что-нибудь расскажешь, — ухмыльнулся он.
— Договорились, — с готовностью подхватила я его игру.
— Ну и что бы ты хотела узнать?
Я убрала со лба мокрые волосы и решила начать с вопроса хотя и важного, но не касающегося ничего личного:
— Ты и в самом деле ничего не знал про дневники?
— В самом деле. Но я уже в курсе. Отец заставил меня прочитать все от корки до корки. Появись Август на две недели раньше, я решил бы, что он все выдумал. Теперь же я знаю, что это правда. Ты себе просто не представляешь, Америка. То, что читала ты, это еще цветочки. Хотел бы я тебе все рассказать, но пока не могу.
— Я понимаю.
Он пристально посмотрел на меня:
— Каким образом остальные девушки узнали о том, что ты видела меня без рубашки?
Я потупилась, не зная, как об этом сказать.
— Мы смотрели, как гвардейцы тренируются. Я сказала, что ты без рубашки выглядишь ничуть не хуже любого из них. Сама не знаю, как у меня это вырвалось.
Запрокинув голову, Максон расхохотался:
— У меня даже не получается на тебя рассердиться.
Я улыбнулась:
— Ты еще кого-нибудь приводил сюда, кроме меня?
— Оливию, — погрустнел он. — Всего один раз.
Теперь, когда он произнес это вслух, я вспомнила. Он целовался с ней здесь, она сама рассказывала нам об этом.
— Я целовался с Крисс, — выпалил Максон, не глядя на меня. — Недавно. В первый раз. Я подумал, будет справедливо, если ты об этом узнаешь.
Он опустил глаза, и я молча кивнула в ответ. Если бы я сама не стала свидетельницей того, как они целовались, то, наверное, не выдержала бы. Даже сейчас, несмотря на то, что уже все знала, его слова причинили боль.
— Мне не нравится делить тебя с другими. — Я переступила с ноги на ногу; мое платье окончательно пропиталось водой и отяжелело.
— Знаю. Но таковы правила игры.
— Все равно это несправедливо.
— И много мы с тобой в жизни видели справедливости? — рассмеялся Максон.
Тут он был прав.
— Вообще-то, я не должна тебе говорить об этом… И если ты проболтаешься, мне наверняка будет хуже, но… Ладно, твой отец все время говорит мне гадости. А еще он велел прекратить выплаты моим родным. Впрочем, всем остальным перестали платить еще раньше, так что, наверное, это выглядело нечестно.
— Извини, — сказал он, глядя на город. На мгновение я забыла, о чем говорила, заглядевшись на мокрую рубашку, облепившую его грудь. — Боюсь, Америка, тут я уже ничего не смогу сделать.
— Я и не прошу тебя что-то сделать. Просто решила, что ты должен знать. Я как-нибудь переживу.
— Ты оказалась ему не по зубам. Он не понимает тебя. — Максон взял мою руку, и я не стала отнимать ее.
Я попыталась придумать еще какой-нибудь вопрос, который можно было бы ему задать, но в основном все они касались остальных девушек, а вникать в подробности я не хотела. Пожалуй, приблизительное положение дел я представляла себе и так, а если в чем-то и ошибалась, портить себе настроение сейчас не хотелось.
Максон взглянул на мое запястье.
— Ты… — Он вскинул глаза и, похоже, решил задать какой-то другой вопрос. — Ты не хочешь потанцевать?
Я кивнула:
— Только я кошмарно танцую.
— А мы будем танцевать медленно.
Максон притянул меня к себе и положил ладонь на мою талию. Я приняла его протянутую руку, а второй приподняла намокший подол. Мы стали покачиваться на одном месте. Я прижалась щекой к груди Максона, а он уткнулся подбородком мне в макушку, и мы принялись танцевать под музыку дождя.
Он еще крепче обнял меня, и у меня возникло такое чувство, что все плохое улетучилось и обнажилась суть наших с Максоном отношений. Мы были друзьями, которые не хотят лишиться друг друга. Во многом мы были полными противоположностями, но это не мешало нам быть родными душами. Я не стала бы называть наши отношения судьбой, но это определенно было что-то большее, нежели все то, с чем я сталкивалась прежде.
Я подняла голову и, коснувшись ладонью щеки Максона, притянула его к себе для поцелуя. Его влажные губы обожгли мои. Его руки обвились вокруг моей талии, и он прижался ко мне, словно боялся, что рассыплется, если не сделает этого. Дождь барабанил по крыше, заглушая все остальные звуки. Казалось, в мире воцарилось безмолвие. Мы танцевали, и мне было мало — мало его, мало этих прикосновений, мало пространства и времени.
После многомесячных попыток разобраться в себе, в своих желаниях и надеждах, я вдруг поняла — здесь и сейчас в обстановке, которую Максон создал только для нас двоих, — что все мои метания лишены какого бы то ни было смысла. Оставалось лишь двигаться вперед и надеяться, что, как бы далеко нас ни отнесло друг от друга, нам удастся найти путь обратно.
Другого выбора не было. Потому что… потому что…
Я долго к этому шла, но когда осознание пришло, оно было мгновенным.
Я люблю Максона. Впервые за все время я вдруг поняла это с непреложной уверенностью. Я не пыталась откреститься от этого чувства, цепляясь за Аспена и за все сомнения, которые были с ним связаны. Не пыталась оставить себе путь к отступлению на тот случай, если мое чувство останется безответным. Я просто отдалась ему.
Я люблю его.
Понятия не имею, откуда взялась эта несокрушимая уверенность, я просто знала, знала с такой же определенностью, как собственное имя, как цвет неба, как любой факт, о котором пишут в книгах.
Интересно, он тоже это почувствовал?
Максон оторвался от моих губ и посмотрел на меня:
— Ты такая хорошенькая, когда растрепанная.
У меня вырвался нервный смешок.
— Спасибо. За комплимент, и за дождь, и за то, что не сдаешься, тоже.
Он провел пальцами по моей щеке вдоль носа, скользнул к подбородку:
