Я подумала, что, пока мы здесь, Люси не должна носить униформу, и после небольших протестов с ее стороны к ней перекочевали мои платья, из которых я уже выросла, а Мэй еще не доросла. Мама, чтобы отвлечься, без конца что-то стряпала и всех кормила. Я решила, что дома нет необходимости выглядеть каждый день при полном параде, а потому поручила Люси играть с Мэй и Джерадом, и она с радостью этим занималась.
Мы все собрались в гостиной, пытаясь хоть чем-нибудь себя занять. Я листала какую-то книгу, Кота уткнулся в телевизор, напомнив мне Селесту. Я улыбнулась, подумав, что сейчас она наверняка занята тем же самым.
Люси с Мэй и Джерадом играли в карты на полу, и с их стороны то и дело доносились взрывы смеха. Кенна устроилась на диване рядышком с Джеймсом, который кормил малышку Астру из бутылочки. Его усталое лицо светилось гордостью за красавицу-жену и дочку.
И словно бы ничего и не менялось. Потом я краем глаза увидела в углу Аспена в гвардейской форме, призванного заботиться о нашей безопасности, и вспомнила, что на самом деле ничего уже не будет прежним.
Я услышала мамины всхлипы еще до того, как увидела, что она направляется к нам. Обернувшись на звук, я смотрела, как она идет по коридору со стопкой конвертов в руках.
— Как ты, мама? — спросила я.
— Все в порядке. Просто мне до сих пор не верится, что его больше нет. — Она сглотнула, пытаясь не расплакаться снова.
Это меня удивило. Я не раз сомневалась в маминых чувствах к папе. В их отношениях никогда не проскальзывало тех маленьких нежностей, которыми обменивались другие знакомые мне пары. Даже Аспен, когда наши с ним отношения были в самом разгаре, но должны были оставаться тайной для всех остальных, выказывал мне свою любовь больше, чем мама папе.
Однако теперь я видела, что ее гложет не только беспокойство о том, как она в одиночку будет тянуть Мэй с Джерадом, и страх безденежья. Ее мужа больше не было в живых, и вернуть его назад было невозможно.
— Кота, не мог бы ты на минутку выключить телевизор? А ты, Люси, уведи Мэй с Джерадом в комнату Америки, ладно, милая? Мне нужно кое-что обсудить с остальными, — произнесла она негромко.
— Конечно, мэм, — отозвалась Люси и, обернувшись к Мэй с Джерадом, кивнула в сторону двери: — Пойдемте.
Мэй явно расстроилась, но решила не вступать в пререкания. Не знаю, что на нее повлияло, подавленное состояние мамы или любовь к Люси, но в любом случае я была этому рада.
Как только они удалились, мама повернулась к нам всем:
— Как вам известно, недуг, который унес вашего отца, передается по наследству. Думаю, он предчувствовал, что ему немного осталось, потому что года три назад начал писать вам письма. — Она взглянула на конверты, которые держала в руках. — Он взял с меня слово: если с ним что-то случится, то я передам эти письма вам. Мэй с Джерадом он тоже написал, но, думаю, они оба еще слишком малы. Я не читала писем и не знаю, что там. Адресованы они вам, так что… Я подумала, сейчас самое подходящее время их вскрыть. Это Кенне. — Она протянула конверт моей сестре. — Коте. — Тот распрямился и взял письмо. Мама подошло ко мне. — А это Америке.
Я взяла конверт, не понимая, хочу открыть его или нет. Внутри были прощальные слова моего отца, последнее «прости», которое он так и не успел сказать мне лично. Я погладила буквы моего имени, выведенные на конверте, представляя, как отец размашисто надписывает его. Под буквой «и» в моем имени он поставил какую-то закорючку. Я улыбнулась про себя. Интересно, что побудило его это сделать? Может, он хотел, чтобы я взглянула на нее и улыбнулась?
Потом я пригляделась к конверту повнимательнее. Эту закорючку поставили уже после. Чернила, которыми было написано мое имя, успели заметно выцвести, тогда как закорючка была темнее и ярче остальных букв.
Я перевернула конверт. Печать была сломана и склеена обратно.
Я покосилась на Кенну с Котой. Оба были погружены в чтение. Они читали так жадно, что едва ли могли знать о существовании этих писем. Значит, либо мама сказала неправду относительно того, что не читала моего письма, либо папа вскрывал его уже после того, как оно было написано.
Теперь я точно хотела узнать, что он мне написал. Осторожно сломав склеенную печать, я открыла конверт.
Внутри обнаружилось длинное письмо на пожелтевшей бумаге и коротенькая записка на белоснежном листке. Мне очень хотелось скорее прочитать записку, но я боялась, что не пойму, о чем речь, не прочитав предварительно письма. Поэтому я вытащила пожелтевший лист и принялась жадно читать его, устроившись на солнце у окна.
Америка,
милая моя девочка. Мне страшно даже браться за это письмо, слишком много всего надо сказать тебе. Хотя всех своих детей я люблю одинаково, ты занимаешь в моем сердце совершенно особое место. Кенна с Мэй всегда были мамиными дочками, Кота так независим, что Джерад тянется к нему, а ты неизменно приходила ко мне. Со всеми своими горестями, будь то разбитая коленка или обида на старших детей, ты шла за утешением ко мне. Невыразимо отрадно знать, что по крайней мере для одного из своих детей я всегда был опорой.
Но даже если бы ты не любила меня так сильно, как любишь, беззаветно и безоглядно, я все равно невероятно гордился бы тобой. Ты уже состоявшийся музыкант, и, слушая, как ты играешь на скрипке или даже просто напеваешь что-то себе под нос, занимаясь своими делами, я отдыхаю душой. Хотелось бы мне иметь возможность предоставить тебе сцену получше. Ты заслуживаешь намного большего, чем зарывать свой талант в землю, развлекая скучающих гостей на унылых вечеринках. Я не теряю надежды, что тебе повезет и ты пробьешься в этой жизни. Думаю, у Коты тоже есть шанс. У него есть талант. Но, кроме таланта, у него есть еще и хватка, а вот насчет тебя в этом смысле я не уверен. Ты никогда не шла по головам ради достижения своих целей, как делают некоторые. Я люблю тебя и за это тоже.
Ты хороший человек, Америка, что большая редкость в нашем мире. Я не стану говорить, что ты идеальна; испытав на собственной шкуре твой норов, я отдаю себе отчет в том, что это утверждение далеко от истины! Но у тебя доброе сердце, и ты всей душой болеешь за справедливость. Ты хороший человек и, подозреваю, способна видеть многое, чего не способен видеть больше никто, даже я сам.
А мне бы очень хотелось рассказать тебе о том, сколько всего я вижу.
Я взялся писать эти письма твоим братьям и сестрам, потому что чувствую необходимость передать им мудрость. Я вижу в них, даже в малыше Джераде, черты, которые будут с каждым годом лишь больше и больше осложнять им жизнь, если они не сделают над собой усилия и не будут противостоять жизненным невзгодам. С тобой я таких чувств не испытываю.
Ты не из тех, кто позволит миру навязать тебе жизнь, которой ты не хочешь. Может, конечно, я ошибаюсь, так что позволь дать тебе всего одно напутствие: борись, Америка. Возможно, ты не захочешь бороться за вещи, за которые готовы бороться все остальные, как, к примеру, деньги или слава, и все же борись. Чего бы ты ни хотела, иди к своей цели, не оглядываясь.
