— Что мы, все вместе на этого супостата управы не сыщем, тем более теперь, когда Лутонюшку встретили? А может, давай я надежным дедовским методом красавицу оживлю? Поцелуем то есть…
Я протестующе заорала и резко села, напомнив себе тех умертвий, которых нам показывал мэтр Франкенштайн в качестве иллюстрации к уроку магической некромантии. В чувства пришла, называется. Вроде все на месте — слух, зрение, обоняние, осязание, вкус. (Во рту было, кстати, противно.) Покряхтывая, как столетняя старуха, посмотрела на Бромисту, отыскивая в раскрашенном кукольном лице черты склочного разбойничьего атамана Колобка, махнула дрожащей рукой и перевела гневный взор на покрасневшего Ваню. За два года, что мы не виделись, парень еще шире раздался в плечах (хотя, казалось, дальше некуда) и возмужал. На подбородке курчавилась русая поросль, а в голубых глазах, некогда выражавших лишь добродушие, явственно проглядывала хитринка.
— И вам не хворать, добры молодцы! — саркастически поприветствовала я честную компанию. — Какими, так сказать, судьбами в наши Палестины?
На слове «Палестины», которое я ввернула для пущего эффекту, оба оглоеда переглянулись.
— Лутонюшка, девица красная, ты-то как поживаешь? — проскрипел Колоб. — Все, как мечталось, содеялось? Стала владычицей ветра?
— А вот разговор переводить не надо, — лилейно пожурила я с той самой ласковостью, которая способна на лету мух бить. — Не стала, дядюшка, и не моя в том вина, много времени впустую потратилось. Вы же меня в трудный момент колдунам на растерзание бросили.
Деревянные куклы не могут краснеть, даже если в их скрипучем нутре скрывается големская сущность сказочного рутенского Колобка, но я готова была поклясться, что бывшему атаману очень стыдно.
— Плохо дядюшке было, иструхлявился он весь, — попытался оправдаться Ванечка. — Мы как рассудили…
— Вы рассудили, что сбежать будет проще, что я одна со всеми закавыками справлюсь? Что заказ для валашского князя выполню и без помощи обойдусь, если хинская лисица нападет?
Ваня растерянно кивнул, глядя на меня с ребяческим вожделением, которое мне все меньше и меньше нравилось.
— Так мы же добрались до них, до палестин то есть, — с гордостью сообщил недоросль. — У доксов в гостях побывали. Скажи, дядюшка?
— Мне же кудель-мудель принять пора для голоса. — Марионетка, поскрипывая суставами, попыталась отступить в темноту. — Швабское средство, верное. Яичный желток с сахаром взбить надобно…
— Стоять! — припечатала я. — Пока вы мне все не объясните, никто с места не сдвинется. А захотите обмануть или умолчать чего, я стражников кликну, не ваших — морочных, а настоящих кордобских гвардейцев, у меня даже капитан знакомый есть.
Разбойнички опять переглянулись.
— Не мастак я рассказывать, — пожал саженными плечами Ванечка. — Хочешь, покажу?
— Это как?
Увалень придвинулся, протянув ручищи к моему лицу.
— Колдовство одно освоил, иноземное.
— Целоваться полезешь — в ухо заеду, — на всякий случай предупредила я. — Или на дуэль вызову. Знаешь, как я на шпагах дерусь?
— Знаю, — кивнул Ваня. — Я про тебя много в Квадрилиуме расспрашивал. Почитай, весь день там провел.
— Он твоего романина чуть не укокошил, — наябедничал Колоб. — Прям в щепы!
— К-какого романина? — сладко ухнуло сердце.
— Рыжего, не помню, как зовут. Он про тебя скверности говорил, ну я по-мужски дело разрешил, без железок глупых. Рыжий сказывал, охранять тебя будет, пылинки сдувать и, если беда какая с тобой приключится, весточку мне с ветром отправит.
«Так вот кто Игоря разукрасил, — разочарованно думала я. — Мечталось-то вовсе о другом защитнике. Значит, права Иравари, сама себе встречу с Владом придумала. Умом девка повредилась, не иначе от неудовлетворенности любовной. Вот ведь глупость какая!»
— Колдуй давай, — устало разрешила я. — Показывай, что с вами, шалопаями, приключилось.
Огромные пальцы обхватили мое лицо, прикрыв глаза и слегка защемив нос. Я от неожиданности дернулась, пытаясь стукнуть обидчика побольнее, а потом замерла, размеренно дыша ртом. Магия Ванечки была мне незнакома, и была она такой яркой, такой пронзительно-прекрасной, что из-под шершавых ладоней здоровяка градом катились мои счастливые слезы. Это были картинки, полные цвета, запаха, звука. И они… двигались, как будто сама я, бестелесная, наблюдала за событиями, происходившими полтора года назад.
…Древнюю Рушалу укутывал ночной мрак. Скрылись во тьме от усталого путника знаменитые висячие мосты, золоченые крыши храмов, выбеленный мрамор ступеней. Двугорбый ездовой верблюд устал не меньше своего хозяина, но упорно переставлял ноги, влекомый только ему понятными верблюжьими инстинктами. Остановившись у крытой колоннады, животное опустилось на землю, поджав под себя колени. Всадник грузно спешился.
— Это ли дом досточтимого докса Шамуила? — громко проговорил он, стараясь не делать резких движений, разумно опасаясь, что в кромешной тьме, подступающей со всех сторон, запросто может прятаться с десяток лучников или вооруженных кинжалами слуг.
Пение цикад смолкло.
— По какой надобности потревожен покой учителя? — отозвалась темнота надтреснутым старческим голосом.
— Я пришел с миром. У меня нет оружия. — Посетитель медленно поднял руки над головой. — Мне нужно поговорить с мастером…
Раздался щелчок. Желтоватый огонек масляного светильника выхватил из тьмы длинноносое лицо слуги.
— Учитель сказал — гость, пришедший на закате, будет знать, что предъявить стражу.
— Покажи им меня, Ванечка…
Человек распахнул полы плаща, под ним, в сложной ременной конструкции, болтался почти бесформенный ком.
— Это мой родственник, — твердо проговорил пришелец. — Он голем, и ему нужна помощь.
— Учитель примет вас, — кивнул слуга. — Идемте за мной…
Ванечка убрал руки от моего лица.
— Вот так мы и познакомились с доксом Шамуилом — мастером големов.
— И он перенес сущность Колобка в ростовую куклу? Зачем?
— Он сказал, что с хлебом работать не приучен, — грустно ответил Бромиста. — Сказал, дедушка мой самородком был, гением. Что если бы какие записи магические у меня от родителей сохранились, доке мог бы попробовать. Ага, записи… По сусекам родитель помел, по углам наскреб, а грамоты-то как раз и не разумел. Но оно и к лучшему — так у меня хотя бы руки-ноги есть.
— А в лицедеи вас определили для какой надобности?
Ваня оторвался от удивленного рассматривания своих ладоней.
— Должники мы, по гроб жизни обязанные. Доксы ничего просто так не делают — не простое у них колдовство, не дешевое. Кроме дядюшкиного лечения они еще во мне способности открыли, не очень полезные, но приятные, сама видишь. Пришлось к маркизу в кабалу идти, отрабатывать по мере сил. Ты полынью пахнешь…
