– Не знаю! Возможно, к своей подруге, – удивленно вскинула брови Аллочка. – А что?
Из этого вопроса она поняла, что понравилась мужчине.
Назар взял Аллочку за руку и вывел на грязную, душную улицу Бруклина. Женщина повиновалась.
– Здесь одни негры! – выпалила Аллочка.
– Не говори так! – одернул ее Назар. – Здесь так не принято, они знают это слово даже на русском языке.
– Хорошо, не буду, – смутилась Аллочка.
Ведь в каждой стране свои законы, и лучше их придерживаться. Тем более что Аллочка испытывала симпатию к этому народу, и причем взаимную. Хотя она, как белая ворона, выделялась на фоне черных тел своей белой кожей и белоснежными прямыми волосами.
А вот ее роскошные бедра на фоне комплекций местных жительниц почти померкли. Такое разнообразие в плане форм и размеров пятых точек трудно было себе даже представить. И абсолютно никаких комплексов! Вот это здорово! Вот это по-нашему!
– Ну что, поедем на берег океана? – спросил Назар.
– Да! Мы же мечтали с тобой об этом!
Если мечта родилась и до ее осуществления осталось сорок минут, то никогда не нужно поворачивать назад. Тем более что здесь, на бруклинской улице, Назар и в самом деле ей казался старым знакомым.
Они зашли в супермаркет, который ничем не отличался от московского.
– Какое пиво ты будешь пить?
– Я хочу попробовать американское.
– Хорошо! Что ты еще хочешь?
– Можно сока, а на закуску у нас есть черешня.
– Возьмем сока, а потом в эти бутылки перельем пиво. Со времен фильма «Брат-2» ничего не изменилось. Здесь нельзя пить пиво на улице из бутылки.
– Тебе виднее, – согласилась Аллочка.
Назар купил две бутылки американского пива и две бутылки осветленного персикового сока. Они, взявшись за руки, спустились в метро, сели на поезд, идущий в сторону Манхэттена, через 15 минут вышли на поверхность и направились в сторону набережной.
Сквозь усиливающийся зной свежий океанический ветер сочился по нью-йоркским улицам. Они шли, взявшись за руки, и не могли наговориться. Каждый из них пытался как можно больше выплеснуть информации на своего собеседника.
– Где твои родители? – спросила Аллочка.
– В Киеве. Но я редко общаюсь с ними.
– Почему?
У нее сжалось сердце. Она так сильно любила своих, уже ушедших из жизни, родителей, что ей сложно было представить, что у кого-то бывает иначе.
– Так вышло. Они отрицательно отнеслись к моему переезду в Нью-Йорк.
– И что с того? Может, пришло время наконец-то примириться?
– Я пока не готов к этому, да и они, видимо, тоже.
– Хорошо, больше не буду бередить твою душу.
С каждым сказанным словом они становились ближе и ближе, им хотелось открывать друг другу души, говорить о самом сокровенном. Внешность отодвинулась на второй план. Между ними что-то зарождалось, но еще не совсем было понятно, что именно.
Они вышли на набережную Манхэттена.
Вдоль набережной стояли деревянные лавочки, на которых сидели редкие парочки. С другой стороны Гудзонского залива виднелись блестящие, устремленные ввысь, небоскребы. До боли знакомая всем жителям планеты картина.
– Почему вода такая серая? – спросила Аллочка.
– А что ты хочешь, это же черта города.
– Все равно приятно, что мы здесь!
Аллочка подарила Назару свои книги и отдала привезенные лекарства.
– Спасибо огромное! – поблагодарил Назар.
Они отыскали свободную лавочку, которая с одной стороны граничила с кустом цветущего шиповника, что позволяло, не привлекая внимания, переливать пиво в бутылки из-под сока.
Сначала они выпили сок, потом Аллочка перелила в эту бутылку чрезмерно темное и совсем не вкусное пиво.
– За встречу! – сказал Назар и отпил несколько глотков.
– За встречу! И еще за то, что сбылась наша мечта. Мы все же пьем пиво на берегу Атлантического океана.
Они пили пиво из одной бутылки и закусывали черешней. Со стороны океана дул слабый ветерок, ласково играя Аллочкиными волосами.
Легкий хмель пробежался по их венам. Они были опьянены не только пивом, но и запахом океана, и этой спонтанной близостью двух совершенно разных людей, в силу стечения обстоятельств оказавшихся рядом на этой лавочке, в этом городе и в этой части земного шара.
Незаметно Аллочкина мягкая ладошка оказалась в утонченной руке Назара. Узкая кисть и тонкие пальцы свидетельствовали о том, что в нем текла благородная кровь, таким образом пробивавшаяся сквозь годы революций и всяческих перемен.
Когда мужчина так близко сидит от женщины, чувствует ее тепло и притяжение, неизбежно случается первый поцелуй. Сначала он нежно поцеловал ее щеку, она прикрыла глаза от нахлынувшей нежности и подставила свои губы навстречу его губам.
Поцелуй, скорее, похожий на взмах крыла бабочки, коснулся Аллочкиных губ. В это самое мгновение она забыла обо всем и сразу: и сколько ей лет, и что она не свободна от семейных обязательств. Она была с ним здесь и сейчас, такая, как есть, и совсем другая. Поцелуи перемешивались с пропитанным запахом океана ветром. То ли Назар, то ли ветер, то ли они вместе сейчас целовали ее горячие губы.
Нью-йоркский воздух действительно был пропитан свободой. С ней рядом находился мужчина, чья матрица стопроцентно ложилась на ее заготовку. Любовь вышла прямо из океана и накрыла их тела душным покрывалом неконтролируемой страсти. Сейчас им хотелось одного – слиться и раствориться друг в друге. Их разговоры о бывших привязанностях сейчас потеряли всякий смысл и ушли в никуда.
Давно забытое чувство сладострастия наполнило их животы, как шампанское наполняет бокалы, и миллионами хмельных пузырьков ударило в головы, смывая последние запреты волной необузданного сексуального желания.
Озвученная в Интернете установка «Океан, алкоголь, секс!» быстро приобретала реальные очертания.
– Завтра моя соседка уезжает к своей подруге с ночевкой.
– Я приеду в 18.30.
– Да! А сейчас пошли. Мне пора возвращаться в отель, и тебе нужно отдохнуть.
– Хорошо! Пошли.
Уходить не хотелось, а хотелось хоть целую вечность сидеть на этой лавочке, на берегу ночного океана. Но они встали и пошли, при каждой возможности сливаясь в долгих нежных поцелуях.
Поцелуи! Поцелуи! Поцелуи! Как же давно в жизни Аллочки не было таких поцелуев. Нежных, страстных, многообещающих поцелуев!
– Мне так нравится с тобой целоваться, – сказала Аллочка, когда они подошли к отелю.
– Завтра нацелуешься!
