Поскольку родители их пока не заметили, я указал:
– А вот и наши друзья. Обратите внимание на слугу.
Брутман одернул сюртук, поправил котелок. Тем временем из будки машинистов спустился седой человек в синей форме, а по перрону подошел другой, тоже в железнодорожной форме. Позади него скромно держался молодой господин секретарского вида, с папкой для бумаг.
Оркестр заиграл громче, ударили фанфары.
– Седой – главный машинист, – пояснил Генри. – На «Самодержце» его должность официально называется капитан состава.
– А тот второй, наверное, начальник вокзала, – добавил я.
Капитан приложил два пальца к фуражке, то же самое сделал начальник вокзала. В толпе у перрона радостно закричали, захлопали в ладоши. Брутман неуверенно коснулся указательным пальцем своего котелка. Они заговорили, начальник, торжественно улыбаясь, сделал несколько размашистых жестов в сторону поезда, капитан «Самодержца» степенно кивал. Все трое по очереди пожали друг другу руки, капитан поклонился и забрался обратно в будку, а начальник обменялся с Брутманом еще парой реплик, снова пожал ему руку и в сопровождении секретаря направился прочь.
Инженер огляделся, причем лицо у него было такое, будто он хочет немедленно сбежать. Стоящий на подножке человек-кулак внимательно наблюдал за ним.
– Странные у них отношения… – начал Генри, но тут «Самодержец» дал гудок, и нас на время оглушило. Мощный, вибрирующий свист разнесся над всем вокзалом.
– Вот он, семитоновый гармонический гудок! – гордо кивнул я, будто наличие этого элемента на поезде было моей личной заслугой.
Из-под паровоза ударил пар. Густые клубы поползли во все стороны, рассеиваясь, – и туманом заволокли перрон возле паровоза. Брутман смутным силуэтом маячил в нем.
– Пойдемте в купе, – предложил папа, однако я остался на месте, потому что в этот самый миг в тумане возникло новое действующее лицо.
Высокий гибкий силуэт появился откуда-то из-за оркестра, сначала плохо видимый, но своей вкрадчиво-скользящей манерой двигаться сразу вызвавший у меня безотчетную тревогу. Когда туман рассеялся, я разглядел красивого черноволосого господина в франтоватом костюме и штиблетах, с черной «бабочкой» на шее, в черном цилиндре с белой ленточкой. В одной руке он держал толстую раздвижную трость, а в другой – металлический несессер-цилиндр.
Человек-лоза.Ни на долю секунды не усомнился я в том, что вижу третьего сообщника, – ведь Брутман со своим псевдослугой были именно сообщниками в какой-то явно злодейской операции – и что вновь прибывший также отправится в поездку. Человек-лоза, вот так. Это определение выскочило само собой и намертво приклеилось к нему.
Незнакомец прошел мимо Брутмана, небрежно коснувшись тростью его плеча, кивнул и поспешил к первому вагону, украшенному буквами РВ. Человек-кулак отступил на подножке и что-то сказал человеку-лозе. Тот вспрыгнул в вагон, в проеме оглянулся, окинув перрон взглядом, нырнул внутрь. Брутман тоже забрался в вагон.
Ну а мы направились к своему.
Кондуктор оказался важным, как павлин из императорского сада. Настоящий Кондуктор с большой буквы, в ливрее, фуражке, перчатках, с мохнатыми бровями и тройным подбородком. А уж на нос его я просто загляделся. Огромный, мясистый, весь какой-то пупырчатый, с величественно торчащими из ноздрей пучками волос.
– Экий румпель, батюшки мои, – пробормотал Генри на английском.
– Наверное, этого человека разворачивает на сильном ветру, – подхватил я.
– Поразительный ветродуй, – согласилась мама. – Через такой если получше дунуть, можно улететь ракетой.
Некоторые люди бывают такими нетерпимыми к изъянам ближнего своего!
Пока мы приближались, Большой Кондуктор царственно наблюдал за нами, сложив руки за спиной и немного подавшись вперед. Нетерпеливо топчущиеся рядом носильщики наверняка сообщили ему, кто мы такие, и когда Генри протянул пригласительные, Кондуктор лишь бегло глянул на них. Склонившись будто бы под весом своего носа и едва не ткнувшись тем в руку отца, которую Генри поспешно убрал, Кондуктор молвил на английском:
– Господин Гиллиам Уолш… Госпожа Мэри Уолш… Мисс Абигаил… Добро пожаловать на борт «Самодержца».
Я ощущал себя голым под платьем. То есть я и так под платьем, панталонами и чулками был голым, но мне казалось, что все это видят. Мисс Абигаил, а? Мисс Абигаил! Все во мне кричало: я юнец, юноша я! Молодой человек, отрок, мужчина – самец, в конце концов! – неужели вы этого не понимаете?! И при этом внешне я по-прежнему являл собой худосочную, застенчивую и, насколько я мог понять, довольно миловидную девицу.
Манеры у Большого Кондуктора были очень церемонные, вежливые и немного, совсем немного снисходительные. Он как бы говорил своим видом: ну вот, приехали иностранцы из своих Белфастов, прикатили полюбоваться на нашу имперскую мощь. Ну любуйтесь, что уж теперь, тут точно есть на что полюбоваться, так уже будьте любезны.
Генри, поднявшись в вагон, протянул руку маме. Сзади раздались голоса, и мы оглянулись. Сопровождаемый тремя слугами с бесчисленными чемоданами и свертками, к нам приближался высокий господин, держащийся крайне гордо, а с ним – юнец, розовое лицо которого украшали усики, отпущенные явно для того, чтобы их обладатель казался старше своих лет, хотя на самом деле они его лишь молодили. Юнец этот так смотрел на меня, ух! Был бы я девушкой, подобный взгляд должен был бы мне польстить и смутить меня… но позвольте, я и есть девушка. Я польстился, смутился, потупился и побыстрее отвернулся.
Кондуктор при виде вновь прибывших преобразился. Снисходительность мигом исчезла из его манер, сменившись невероятной учтивостью. Я решил, что теперь самое время покинуть сцену, – подобрал платье, не дожидаясь, когда Генри подаст мне руку, запрыгнул в вагон и был таков.
Просторный тамбур и коридор устилали ковры. Багаж, то есть большой чемодан и непромокаемый несессер с секретным замком, уже стоял в нашем купе. Ну и купе! Войдя туда вслед за родителями, я едва не присвистнул. На две части его делила раздвижная перегородка, в обеих половинах были откидные диваны темного бархата, стены покрыты дубовыми панелями с латунными заклепками в виде корон. Еще здесь была мраморная раковина с золоченым краном, гардероб, светильники, столик на гнутых ножках, а окно наполовину закрывала штора с кисточками.
– Наш инженер сел в первый вагон? – уточнил отец, когда получившие по монете носильщики ушли.
– В первый, – подтвердила мама, присаживаясь на диван и стягивая с головы шляпку. – Дорогой, положи ее, пожалуйста.
Пока родитель, для которого купе казалось маловато, вернее, – это он казался крупноватым для такого помещения, – клал шляпку на гардеробную полку и снимал сюртук, я выглянул в окно. И спросил:
– На вагоне, куда вошли Брутман со слугой, написано «РВ». «В», надо полагать, и значит «вагон», а что такое «Р»?
