Он, по-моему, хотел ловко вышагнуть в коридор прямо передо мной, чтобы, так сказать, явить себя во всей красе моему взору, но замешкался, споткнулся и в результате налетел на меня, прижав к стенке. Поручень под окном вдавился в ребра. Я не по-девичьи сипло крякнул. От соприкосновения наших тел юноша весь аж затрясся. Не забыв предварительно прикрыть дверь, в темноте за которой, вероятно, почивал его папенька, он отпрянул и негромко воскликнул:
– О, простите меня, сударыня! Простите! Я случайно вас не заметил!
– Да ну! – пискнула я придушенно. – То есть ничего страшного, сударь!
– Я приношу глубочайшие извинения, ведь мы не представлены… Но раз уж этот прискорбный инцидент… То есть это случайное происшествие… Забавное падение… Когда судьба свела нас в этом вагоне… Позвольте представиться, граф Юрий Федорович Кушелев-Безбородко.
Он судорожно схватил меня за руку, рывком поднял ее так, что у меня щелкнуло в плече, и приник усиками.
Я смерила его растерянным взглядом. Граф? Ого, да я хороша – целый граф со мной знакомится! Безбородко, Безбородко… Ну, точно, его отец, тот гордый господин на перроне, – сиятельный граф Федор Григорьевич, приближенный к императору.
– Очень приятно, ваше сиятельство, – сказала я. – Крайне польщена.
Юный Кушелев-Безбородко, отпустив мою руку, с робкой выжидательностью глядел на меня. Припомнив, как меня зовут, я присела в неловком книксене и сказала:
– Абигаил Уолш.
– Надеюсь, вы не сочтете сей инцидент… не примите его за… – Юрий Федорович Кушелев-Безбородко мучительно и глубоко, до корней усов, покраснел.
– Не приму, – ответила я, так и не дождавшись окончания фразы.
Мы стояли довольно-таки близко, пожалуй, ближе, чем приличествует малознакомым молодым людям, и граф при этом полностью перекрыл мне путь. До нашего купе оставалось недалеко, всего три двери, но пока что до него было не добраться.
– Вы с папенькой и маменькой путешествуете? – наконец справившись с робостью, осведомился Юрий Федорович.
– Да, с папенькой и маменькой, как вы догадались, ваше сиятельство?
Он ответил со всей серьезностью:
– Я видел вас на перроне у вагона. И расспросил про вас у своего отца. Ваша семья владеет акциями российской железной дороги.
Ах, так он успел про нас расспросить? Это настораживало: вдруг от папеньки юноша узнал про чету Уолшей нечто такое, о чем их дочка в моем лице понятия не имеет?
– Позволено ли мне будет пригласить вас в ресторан, мисс Уолш?
– Что вы! – ахнула я. – Я слишком молода для ресторанов.
Граф подался ко мне, заглядывая в лицо, произнес, пытаясь выглядеть самоуверенно и светски:
– Там великолепный обзорный купол. Я покажу вам звезды.
– Ой, спасибо. Я их уже видела.
Он снова мучительно заробел, явно расстроившись, мне даже стало немного его жалко. Пришлось добавить:
– Ваше сиятельство, папа с мамой не разрешают мне ходить одной так поздно по незнакомой стране с незнакомцами… То есть с недавними знакомыми.
– Но вы можете позвать их! – воспрянул он. – Мы можем пойти все вместе! Позвольте, я прямо сейчас предложу… – Юрий Федорович повернулся к нашему купе.
– Нет-нет! – едва не закричала я. – Ни в коем случае! Мой папа самых честных и строгих правил, и он…
Но граф смотрел куда-то вниз, замерев и трепеща. Я опустила взгляд – оказывается, не желая пускать в наше купе, я схватила графа за руку. Градус его смущенности повысился до невообразимых высот, лицо пылало, казалось, оно вот-вот загорится. Поспешно отпустив графскую руку, я сказала:
– Позвольте пройти, ваше сиятельство, час поздний, и мне пора спать.
Это была глупейшая ложь – да, стемнело, но только лишь потому, что стояла осень, время было еще раннее. Однако я уже не заботилась о правдоподобии: надо было срочно бежать отсюда.
Граф, не найдя, что ответить, покраснел пуще прежнего и посторонился, прижавшись спиной к двери своего купе. Я шагнула мимо него, и тут вагон сильно качнулся. Не удержав равновесия, Юрий Федорович повалился вбок. Он бы сильно приложился ребрами о поручень, но я машинально ухватила его за талию. Захотелось воскликнуть что-то вроде: «Ах, какой вы растяпа!», и лишь крайнее усилие воли помогло мне сдержаться. Я думала, что конфузиться сильнее невозможно, но граф, выражаясь образно, сумел погрузить себя в еще более глубокую, дымчато-розовую, безбрежную бездну смущения, из тумана которой возвышались лишь острые скалы застенчивости и стыда. М-да. Иногда меня заносит. В голову лезут такие странные картины, метафоры и сравнения, что диву даешься, откуда они могли взяться в обычном человеческом мозгу. Ничего не могу поделать со своим развитым воображением.
Граф отступил, весь пунцовый, пробормотал невнятно: «Покойной ночи, мисс Уолш», приоткрыл дверь своего купе и перепуганным зайцем юркнул туда.
И все же надо отдать ему должное: при всей своей катастрофической застенчивости он был наделен немалым мужеством, потому что находил в себе силы эту застенчивость преодолевать. Неважно, что ты боишься, важно, можешь ли действовать невзирая на страх.
Из темноты купе донесся тихий, полный затаенной надежды голос:
– Но мы же увидимся завтра на Выставке, мисс?
Я хотела ответить что-то резко, однако вместо этого сказала:
– Всенепременно, граф.
Дверь затворилась, и я поспешно зашагала – нет, теперь уже зашагал – к себе. За мной ухаживал мальчик! Какой кошмар! Но ничего, я от него отбился. И нужные сведения добыл, вот так.
3
Заперев дверь, я упал на диван и расхохотался. Злость на графа сменилась облегчением. Все позади – и я все узнал!
– В чем дело, Алек? – спросила Джейн.
– Ни в чем. Просто тут за мной ухаживали.
– Что, кондуктор?! – изумился отец.
– Я надеюсь, ты вел себя как порядочная воспитанная девушка? – уточнила мама.
– Да нет, не кондуктор, конечно. Неважно.
Тело под корсетом как-то все умялось и теперь он почти не давил, но запястья сильно чесались под узкими рукавами, а еще от непривычной обуви побаливали ступни и ныли икры. Хотелось сбросить все эти женские тряпки с обувкой к чертовой ирландской бабушке. Я поерзал, скинул туфли. Джейн нетерпеливо добавила:
– Так что ты узнал?
– Мне пора переодеться.
– А если кто-то заглянет? – возразил отец. – Это не рационально.
– Рациональность! – буркнул я. – Ох и слово! Лучше не использовать его тому, кто собирается грабить поезда по заказу незнакомца.
– Алек…
– Итак, – перебил я не очень-то вежливо, но решительно, – после проведения сложной, полной намеков и недосказанности беседы с лукавым вагонным работником, чья подозрительность прямо пропорциональна носатости, были добыты ценные сведения: ресторан «Самодержца» закрывается в два часа ночи. А в четыре ночи, как вы знаете, мы прибываем.
