– Ага. Праведник. «Девочка и ее пес», – негромко сказал я.
– Чего?
– Нет, нет. Ничего. Праведник так праведник… «Восьмиклассница и физкультурник».
На этот раз Котя расслышал. И, к моему удовлетворению, смутился.
Монахи тем временем уже приближались к нам, поблескивая бритыми головами. Оранжевые тоги будто светились в вечернем сумраке.
– Так, так… – Котя призывно помахал им рукой. Что-то гортанно выкрикнул, ему ответили – и несколько монахов кинулись обратно. Котя сообщил: – Послал самых смышленых готовить нам горячие ванны. Ты как хочешь, а я продрог.
Примерно через полчаса я, сидя по горло в горячей воде, наполняющей высокую деревянную лохань, пил из глиняной пиалы обжигающий напиток, который Котя назвал тибетским чаем. На вид эта буро-зеленая маслянистая жижа напоминала скорее кисель. На вкус… ну да, крепкий чай, в который от души набухали жира и соли, а потом все сбили в густую суспензию. Уверен, что дома я и глотка бы не выпил. Даже ради любопытства. Даже в каком-нибудь модном ресторане.
Но здесь напиток почему-то пился. И даже доставлял удовольствие.
По соседству располагалась еще одна лохань, в которой отмокал Котя – с такой же пиалой в руках. Чай он пил с причмокиванием и восторженными оханьями, показавшимися мне несколько преувеличенными.
Помещение, где нам устроили «ванны», было небольшим, с низким закопченным потолком. Все здесь было темное – от времени, от дыма, от въевшейся грязи. Пол, как мне показалось, был из утоптанной до состояния камня земли, сверху слегка присыпанной какими-то сухими травами. Единственными анахронизмами были веселенькие резиновые коврики для ванной – розовые, с утятами и рыбками, брошенные на пол возле наших лоханей. Ну и чудовищный агрегат китайского производства, совмещающий в себе лампу дневного света, маленький черно-белый телевизор, радиоприемник и еще какие-то прибамбасы. Лампа светила, телевизор тоже работал, хоть и показывал одни только атмосферные помехи. Приемник похрюкивал, временами выплевывая отдельные нечленораздельные слоги:
– Син… бай… сем… иц… ка… ец…
Китай, понятное дело…
Появились Дава и Мимар – те самые «смышленые монахи». Каждый нес по ведру горячей воды, которую они и принялись понемногу подливать в лохани. Потом Мимар (впрочем, может быть, это был Дава?) достал серый мешочек, развязал и подсыпал в воду какой-то сушеной травы.
– Это что? – подозрительно спросил я Котю.
– Древняя тибетская медицина. Ну что смотришь так подозрительно, не знаю я! Какие-то травы. Для аромата. Или для здоровья.
– А как я еще могу на тебя смотреть? – Я пожал плечами. Монахи тем временем вышли, все такие же отрешенные и безмолвные. – Ты мне врал все время, сколько я тебя знаю! Притворялся обычным человеком! Потом пытался убить! Можешь это как-то объяснить?
– Могу, – непривычно серьезным тоном ответил Котя. И, помолчав, добавил: – Спрашивай – я буду отвечать.
Легко сказать – «спрашивай»! У меня накопилось уже такое количество вопросов, что я вначале растерялся. Котя терпеливо ждал, отмокая в лохани.
– Сколько тебе лет? – спросил я.
– Ну что ты привязался? – поразился Котя. – Я ведь уже говорил – больше, чем кажется.
– Я помню. А конкретно? Сколько?
Котя со свистом втянул воздух. Откинул голову так, что стукнулся затылком о край лохани. И мрачно сказал:
– Сорок девять.
Почему-то я сразу ему поверил.
– Две мировые войны и революции, – ехидно сказал я. – Куратор… Так ты всего на четверть века старше меня! А зачем врал?
– Куратору полагается быть старым, – сказал Котя. – Старым, мудрым, опытным. А я стал куратором всего двадцать три года назад… ну какое было бы ко мне уважение?
– Как ты стал куратором? – уже начиная догадываться, что к чему, спросил я.
Котя вздохнул. Снял очки, зачем-то прополоскал их в горячей воде и повесил на край лохани.
– Ну? – подбодрил я.
– Я… меня стерли. Был один акушер с Аркана, сейчас он работает в другом мире, не у нас… – Котя помолчал. – Я стал функционалом… только не смейся… функционалом-музыкантом.
– Чего?
– Музыкантом.
– Скрипачом? – спросил я с иронией.
– Саксофонистом.
Я молчал, не зная, что и сказать. А Котя мечтательно продолжал:
– Ты бы слышал, как я играл! У меня был очень редкий инструмент – бас-саксофон…
– Работы Страдивари?
– Будешь издеваться – ничего рассказывать не стану.
Я примиряюще поднял руки.
– Извини. Само вырвалось. Я и не знал, что саксофоны бывают разные.
– Бывают семи видов. Самые распространенные – тенор, альт… А бас – большая редкость. Вот я на нем и играл.
– А что на нем играют? – продолжал я недоумевать.
– Ну… есть разная музыка для саксофона, – уклончиво сказал Котя. – Но я в основном импровизировал. Играл… – Он замолчал, но все же закончил: – В ресторане.
– Джаз – музыка для толстых, – пробормотал я.
– Ага. – Котя фыркнул. – Неужели еще не понял, что все мы – прислуга? Что содержатель гостиницы, что владелец ресторана, что таможенник на перекрестке миров? Вот и я… учился на журфаке, мечтал в «Комсомолке» работать и вдруг – стал никем. Два дня шатался по улице, хорошо хоть, что лето было на дворе. А потом мне позвонили… знаешь, тогда ведь мобильных не было. Тогда вообще был Советский Союз. Брежнев недавно помер, у власти Андропов… Ты знаешь, кто такой Андропов? Да откуда тебе знать… Он был руководителем КГБ, сразу начал в стране чистку проводить. Сажали всяких взяточников, увольняли тех, кто в рабочее время занимался личными делами… оцепят магазин и кинотеатр, к примеру, и проверяют – человек в отпуске или должен в это время быть на работе…
– Знаю я и про Советский Союз, и про Андропова. Сажали – ну и правильно делали, – сказал я. – Разве коррупция – это хорошо? Ну а если бы у нас кто-то в рабочее время в кино пошел… да какое там в кино, остановился бы задницу почесать, его бы Андрей Исаакович тут же пинком на улицу уволил!
Котя поперхнулся и некоторое время задумчиво смотрел на меня. Потом сказал:
– В какой-то мере, конечно… Но это к делу не относится. В общем – я был уверен, что стал жертвой КГБ. Что меня сводят с ума или просто издеваются…
Мне хотелось спросить, с чего бы это вдруг КГБ стал издеваться над студентом. Но я испугался, что Котя снова пустится в нудные и совершенно не нужные мне воспоминания, и поэтому промолчал.
– Я шел мимо телефонной будки, – продолжал Котя. – И вдруг в ней зазвонил телефон. Старый такой железный таксофон… в него надо было кидать монетку в две копейки… Считалось, что позвонить на него нельзя, что у него нет номера. Все знали, что на Западе в таксофон можно перезвонить, в фильмах это часто показывали, а у нас почему-то нет. Но таксофон зазвонил… я подошел и снял трубку.
