Если мне раньше казалось, что Брумгум выглядит удивленным, то я ошибался. Это он только сейчас удивился! По сравнению с его теперешним выражением лица все прошлое удивление — это словно неяркое мерцание по сравнению с летним полуднем. Интересно, он сможет еще больше выпучить глаза или нет? Брумгум, когда понял суть вопроса Нарив, крепко задумался. Вначале он просто стоял, выпучив глаза и разинув рот. А потом, похоже, принялся что-то подсчитывать в уме, загибая пальцы.
— Ну да… Кара… Когда она, по-старому-то, была… — забормотал он.
Нарив терпеливо ждала, наблюдая за мучительной работой мысли, отражающейся на лице гнома.
— Вот! Вспомнил! — просиял вдруг Брумгум и гордо объявил: — Кара опустилась на людей в третий месяц зимы, года восемь тысяч пятьсот двенадцатого от Сотворения Мира!
Нарив резко выпрямилась. Черты ее лица заострились настолько, что я подумал, она сейчас прибьет гнома на месте. Судя по тому, что Брумгум и сам испуганно отшатнулся от нее, в его голове возникла та же мысль. Но спустя миг я понял, что защита требуется не гному, а самой Нарив — она вот-вот упадет в обморок! Я уже сделал было шаг к ней, чтобы поддержать, но Нарив сумела взять себя в руки.
— Триста двадцать лет… — еле слышно прошептала она.
— Что такое? — рявкнул сзади Седой. — Что с ней?
— Судя по всему, — я повернулся к капитану, — она только что узнала, что пролежала в том колодце триста двадцать лет.
— А выглядит моложе, — пробормотал Молин и схлопотал за свои слова звонкую затрещину от Ламила.
— Иди в хвост колонны, — капитану фраза Молина тоже не понравилась, и он, похоже, решил пока отправить его куда-то подальше, — и скажи кому-нибудь из десятников, чтобы выставили заслон, пока мы здесь будем разбираться. Кролан, ко мне!
Из толпы вынырнул пожилой наемник и остановился перед капитаном.
— Пройди со своим десятком на двадцать шагов вперед по ущелью и становись заслоном.
Кролан, без лишних слов, снова исчез в толпе и вскоре, в сопровождении двенадцати человек, пробежал мимо нас.
— Что это за Кара, о которой ты говорил? — Нарив тем временем продолжила расспрашивать гнома.
— Как? Вы не знаете? — Гном уже, похоже, устал удивляться и только непонимающе качал головой.
— Мы издалека, — ответила Нарив и присела на камень, проверив предварительно, нет ли на нем слизняков.
Гном подумал и присел на соседний камень.
— В зиму года восемь тысяч пятьсот одиннадцатого от Сотворения Мира, — начал он голосом, словно был учителем, а Нарив — нерадивой ученицей, — король Гайрих собрал невиданную армию и двинулся с ней в земли эльфов. Армия людей, словно нож сквозь масло, прошла все защитные рубежи эльфов и вышла к их столице. Бой за город не прекращался три дня. С людьми сражались и эльфы, и неведомые твари, выведенные ими. Но армия людей оказалась слишком сильна. Город пал, и ни один эльф не уцелел тогда. Уничтожив город, люди пошли на юг, выжигая другие поселения эльфов, до самого моря…
Тут Брумгум снова из «учителя» превратился в мальчишку, если такое слово применимо к тому, кому исполнилось уже тридцать лет.
— Говорят, правда, что где-то в джунглях, на западе, еще есть небольшие поселения эльфов, но я не знаю никого, кто видел бы их своими глазами. — Он снова принял важный вид, видимо пересказывая то, чему учили его самого. — Ровно год длилась кампания восемь тысяч пятьсот одиннадцатого, и в зиму же восемь тысяч пятьсот двенадцатого года от Сотворения Мира король Гайрих вернулся с победой в свои земли. Празднование этой победы шло до самого конца весны и, по указу короля, должно было продолжаться до конца года. Но в последний месяц весны на земли людей посыпались неисчислимые несчастья. Неизвестный мор выкосил весь скот и поразил поля людей, а потом, когда разразился жуткий голод, новый мор, называемый Эльфизиаровым проклятием, пал уже и на самих людей. Еще до Эльфизиарова проклятия гнев людей обратился на храмы и монастыри, чьи скот и поля не пострадали. Жрецы и монахи не знали никаких горестей и объедались, когда все остальные пухли от голода. И Эльфизиарово проклятие не зацепило ни одного жреца и ни одного монаха…
Нарив, слушавшая до этого момента спокойно, хоть и с немного грустным выражением лица, вся напряглась. Из-под ее ногтей, впившихся в ладони, показались капельки крови.
— …Гайрих Победитель умер от Эльфизиарова проклятия одним из первых, и, поскольку был он молод и не оставил наследника, страной стал править лорд Кайзик, прадед короля нашего — Дрогана. Лорд Кайзик, в мудрости своей, увидел в обрушившихся на страну несчастьях руку богов, а особенно — руку самого Эльфизиара. И молил он жрецов и монахов, посвященных всем богам, о милости, но голод и мор продолжались. И тогда, заболев сам Эльфизиаровым проклятием, он проклял богов и приказал разрушить все храмы и монастыри, раз их служители оказались бесполезны перед лицом всех несчастий…
Нарив вскинулась и яростно посмотрела на гнома, но тот, увлеченный своим рассказом, даже не заметил этого. Гнев Нарив продлился всего миг, и она тут же снова уперла взгляд в камни под ногами. Плечи ее опустились, словно невероятная тяжесть упала на них. Кровь с ладоней текла уже струйками, падая вниз крупными каплями, а костяшки пальцев побелели так, будто это не нежная кожа, а выбеленные солнцем кости скелета.
— …Первыми пали святилища Кронии, из-за которой и ополчился Эльфизиар на людей. За ними — святилища Дарена, жены его Лиссии и сына Базэна. Храмы и монастыри Роаса, Бога войны, стояли дольше всего, и никак не могли люди прорваться в обители жрецов-воинов. Но и они, почти все, в конце концов пали. Лишь несколько храмов, находившихся на самом севере, устояли. Пали бы и они, но новая напасть обрушилась на людей — мертвецы, умершие от Эльфизиарова проклятия, стали подниматься из могил. И тогда те, кто выжил, пожалели об этом. В считаные месяцы почти не осталось в землях людей ничего живого. Восставшие мертвецы убивали все, что видели, мор и голод продолжали уносить сотни и тысячи жизней каждый день. Лишь считаным выжившим, ведомым сыном лорда Кайзика Бороном, посчастливилось укрыться в горах, в самых глубоких подземельях гномов нашли они себе пристанище и новый дом. Так закончилась история королевства людей, оставленного богами на произвол судьбы и уничтоженного Карой, которую наслал на них Эльфизиар за то, что они уничтожили сотворенных им эльфов.
Брумгум замолчал. Повисла гробовая тишина, в которой, кажется, слышно даже, как ползают по камням слизни. Затихли и солдаты, шепотом передававшие назад мой перевод рассказа гнома. Нарив сидит не шевелясь, словно статуя. И цвет ее лица — цвет белого мрамора, из которого статуи и вытачивают.
— Охренеть… — сипло прошептал успевший вернуться Молин, и это единственное слово, отбиваясь эхом, заскакало между стенами расщелины.
— Это куда ж мы вляпались? — пробормотал Ламил, оглядываясь по сторонам, словно мог на каменных стенах увидеть ответ на свой вопрос. Хотя хочет ли кто-то получить этот ответ?
